Север – Юг

Фигура на бархане не пошевелилась, хотя Йатех подавал явные признаки жизни. Он пытался ее позвать, но горло не желало слушаться. Внезапно девушка подняла голову и начала всматриваться в верхушку противоположного бархана. Лишь теперь он увидел ее лицо. Обычное, ничем не примечательное, словно вне категорий красоты и некрасивости. Лицо, которое не запомнить, если не вытатуировать его себе на внутренней стороне век. Глаз ее он все еще не видел, их скрывала падающая на лоб аккуратно подстриженная челка.

Он взглянул туда же, куда она. Из-за бархана показались четыре фигуры — мужчины. Остановились на вершине, осмотрелись, потом один из них приметил его и что-то гортанно выкрикнул, показывая пальцем. Медленно, с трудом удерживая равновесие, они начали спускаться.

Он смотрел на них неподвижно, не сделав ни малейшего движения. Были они полуголыми, носили только штаны из какого-то серого материала и кожаные мокасины. Тела их покрывали рисунки ящериц, змей, скорпионов, пустынных тушканчиков, многоножек. Весь пустынный зверинец. Все бритые, а у идущего впереди на черепе был наколот рисунок скорпиона. Насекомое расселось на черепе и клешнями охватывало глаза мужчины — так, что, когда он прищуривался, клешни, казалось, смыкались. Хвост скорпиона вился у левого уха пришельца и спускался на самый кадык.

Они остановились вокруг него.

— Живой, — сказал тот, со скорпионом на голове. — Далеко зашел.

— Что за племя?

— Пояс. Сапоги. Д’иахирры.

— Точно. Сошлось.

Говорили они на языке его народа, но со странным акцентом, выдавливая слова коротким, обрывистым ворчанием. Глядели на него сверху, силуэты их четко виднелись на фоне неба — так четко, что он в конце концов прикрыл уставшие глаза.

К’к’на, люди песка, изгои средь изгоев. Имя, сперва звучавшее как кален ка’навет, со временем сократилось, по мере того как проблема, которой они были, уменьшалась. В племени Йатеха говорили, что они вымерли много лет назад, по крайней мере их не встречали давным-давно. Были они потомками тех, кто не поклонился Законам Харуды, не надел экхаары и не принял бремени общей души. Часть племен, как утверждали старые рассказы, отправилась тогда на юг, за пустыню, искать собственную дорогу. Немногочисленная же группа осталась в песках, ведя отчаянную, безнадежную войну со своими родичами. Конечно, они проиграли. Племена, которые приняли тяготы законов, были многочисленнее, лучше организованы и, что важнее, жили в местах, где могли развиваться. По сравнению с открытой пустыней афраагры иссарских племен были раем, что давало шанс вырастить многочисленное и здоровое потомство, в то время как бесконечность песков предлагала лишь смерть. Не удалось им выиграть войну, что велась на двух фронтах: с пустыней и людьми одновременно. К’к’на потихоньку уходили в мир легенд и мрачных рассказов.

Ближайший мужчина с кожей, покрытой сеткой старых шрамов, склонился над ним и прошипел:

— И что, д’иахирр? Я вижу твое лицо. Солнце заходит. Убьешь меня?

Ему же захотелось засмеяться. Лицо? Какое лицо? Поцелуй скорпиона превратил его в странную маску, пародию человеческих черт. Его же собственное лицо было нынче где-то там, спрятанным под опухолью и солнечными ожогами.

Ну и еще дело в душе. А скорее — в ее отсутствии. Теперь они уже не могли ничего у него отнять.

Тень иронии, должно быть, мелькнула на его лице, а может, вспыхнула в глазах, а возможно, изгой лишь искал повода, чтобы выплеснуть злость, поскольку внезапно, без предупреждения, он ударил Йатеха по лицу, наотмашь, и тут же добавил с другой стороны.

— Чего лыбишься! — рявкнул он.

Удары Йатех почувствовал не сразу, лишь несколько сердцебиений спустя на щеки словно кто плеснул жидким свинцом. Он сжал зубы, чтобы не закричать.

Тот, со скорпионом на голове, присел на корточки и перевернул иссара на бок.

— Мечей нету. Изгнанник.

— Дар, — пробормотал кто-то. — Дар пустыни.

— Далеко зашел. Может, дар, может, нет. Проверьте, нет ли у него оружия.

Они не цацкались, обыскали его быстро, избавив от кинжалов, после чего грубо дернули — так, что с волной всепожирающей боли пришла тьма. Только на миг, как ему показалось, но, когда он пришел в себя, солнце почти успело спрятаться за горизонт. Волокли его попеременно, вдвоем, придерживая за руки, лицом к земле. Не пытались никоим образом облегчить его страдания, и, наверное, именно боль от вывернутых суставов привела его в сознание. Он тихонько застонал.

— Живой, — пробормотал кто-то из них. — Сильный.

— Это хорошо. Не будем терять времени.

Разговор стих, к’к’на не любили расходовать силы на пустую болтовню. Четверть часа спустя — четверть часа, наполненных рвущей болью, — его бросили на песок. Ему не хватало сил даже поднять голову.

— Переверните его.

Пинком они перевалили его навзничь. Тот, со скорпионом на черепе, склонился, прищурившись. Насекомое сомкнуло клешни.

— Не хочу, чтобы ты умер, д’иахирр. Хочу, чтобы ты жил, долго жил.