Север и Юг

— Я ничего не знаю о жизни на юге. Я слышал, ваши работники просто кучка слабаков. Они страдают от голода. Но они слишком носятся со своим страданием и не хотят понимать, что их надувают. Здесь же совсем не так. Мы знаем, когда нас надувают, и мы не хотим этого терпеть. Мы просто останавливаем свои ткацкие станки и говорим: «Вы можете уморить нас голодом, но вы не обманете нас, хозяева!» И будь они прокляты, в этот раз у них ничего не выйдет!

— Я хотела бы жить на юге, — повторила Бесси.

— Там жизнь тоже не сахар, — сказала Маргарет. — Везде есть горе, которое нужно терпеть. Труд там очень тяжел, а еды, чтобы восстановить силы, очень мало.

— Но это труд на открытом воздухе, — возразила Бесси. — И вдали от этого бесконечного, несмолкаемого шума и противной жары.

— Иногда там идет сильный дождь, а иногда ужасно холодно. Молодые достаточно выносливы, но пожилые мучатся от ревматизма, сгибаются и увядают раньше времени. И все же они должны работать по-прежнему или идти в работный дом.

— Я думала, вы привязаны к югу.

— Так и есть, — ответила Маргарет, чуть улыбаясь, поскольку поняла, что ее поймали на собственных словах. — Я только имела в виду, Бесси, что в этом мире везде есть и хорошее и плохое. И раз уж ты чувствуешь себя несчастной здесь, я думаю, что будет справедливо рассказать тебе, что там тоже есть несчастные.

— Вы сказали, они там никогда не бастуют? — неожиданно спросил Николас.

— Нет! — ответила Маргарет. — Я думаю, что для этого у них слишком много здравого смысла.

— А я думаю, — ответил он, выколачивая пепел из своей трубки с такой силой, что она сломалась, — что они слабы духом.

— О отец! — воскликнула Бесси. — Чего вы добились своей забастовкой? Вспомни о той первой забастовке, когда умерла мама… Как нам всем пришлось страдать от голода… а тебе — больше всех. И все равно многие возвращались на работу, и за тот же самый заработок, пока не вышли работать все, для кого нашлась работа. А другие вообще на всю жизнь остались нищими.

— Да, — согласился он. — Та забастовка совсем не удалась. Те, кто руководил ею, оказались дураками или трусами. Вот увидите, на этот раз все будет по-другому.

— Но за все это время вы не сказали мне, почему вы бастуете, — заметила Маргарет.

— Ну, дело в том, что в Милтоне есть пять или шесть хозяев, которые продолжают платить ту зарплату, что платили два года назад, а сами процветают и обогащаются. Теперь они приходят к нам и говорят, что мы должны получать меньше. А мы не будем. Мы просто сначала уморим себя голодом, а потом посмотрим, кто будет на них работать. Они убьют курицу, несущую золотые яйца.

— Вы уморите себя, чтобы отомстить им?!

— Нет, — ответил Николас, — я просто скорее умру, чем отступлю. Если за это хвалят солдат, то почему бы бедному ткачу не поступать так же?

— Но, — сказала Маргарет, — солдат умирает во имя народа, во имя других.

Он мрачно рассмеялся:

— Милая, вы еще очень молоды, но не думаете же вы, что я могу содержать трех людей — Бесси, Мэри и себя — на шестнадцать шиллингов в неделю? Не думаете же вы, что я бастую ради себя? Я делаю это во имя других, как и ваш солдат. Только он умирает ради людей, которых никогда не видел. А я забочусь о Джоне Баучере, который живет по соседству с больной женой и восьмью детьми, и все восемь еще слишком малы, чтобы работать. И я забочусь не только о нем, хотя он, бедняга, ни к чему не годен, кроме как работать одновременно на двух станках, но я забочусь о справедливости. Почему, спрашиваю я, сейчас мы должны получать меньше, чем два года назад?

— Не спрашивайте меня, — сказала Маргарет, — я не знаю. Спросите своих хозяев. Они, конечно, объяснят вам почему. Может, это не просто блажь.

— Вы нездешняя, поэтому и говорите такое, — сказал он сердито. — Много вы знаете! Спросите хозяев! Они велят нам заниматься своим делом, а они будут заниматься своим. Наше дело, видите ли, получать гроши и быть благодарными, а их дело — заморить нас голодом, чтобы увеличить свою прибыль. Вот и все.

— Но, — произнесла Маргарет, решив не уступать, хотя и видела, что сердит его, — может быть, положение дел в торговле таково, что они не могут предложить вам то же самое жалованье?

— Положение дел! Это просто очередная уловка хозяев. Я говорил о размере жалованья. Хозяева сами управляют торговлей и просто пугают нас, как детей. Я скажу вам, чего они хотят: они хотят отбить у нас всякую волю и заставить работать без продыху. А значит, мы должны терпеть и упрямо бороться — и не только за себя, а за всех, кто рядом с нами, — за справедливость и справедливое жалованье. Мы помогаем хозяевам получать прибыль, и мы должны помочь им потратить ее. Не то чтобы нам хочется сразу много денег, как нам хотелось раньше. У нас есть сбережения, и мы решили держаться вместе. Никто не пойдет работать, пока профсоюз не договорится с хозяевами. Поэтому я говорю: «Даешь забастовку», и пусть Торнтон, и Сликсон, и Хэмпер, и иже с ними посмотрят на это!

— Торнтон! — воскликнула Маргарет. — Мистер Торнтон с Мальборо-стрит?

— Да! Торнтон с фабрики Мальборо, как мы зовем его.