Север и Юг

— Будь осторожна, — сказала Маргарет, и щеки ее вспыхнули, а глаза заблестели, — и не спеши судить, Бесси. Мне предстоит вернуться домой к матери, которая очень больна… очень больна, Бесси, и для нее нет выхода из плена страданий, кроме смерти, а я должна бодро разговаривать с отцом, который представления не имеет о ее опасном состоянии и которому нужно сообщить эту новость постепенно. Единственный человек, который мог бы посочувствовать и помочь мне и чье присутствие утешило бы мою мать больше, чем что-либо на свете, невинно осужден: его казнят, если он приедет навестить умирающую мать. Это я рассказываю тебе, только тебе, Бесси. Ты не должна упоминать об этом. Ни один человек в Милтоне — и едва ли кто еще в Англии — не знает об этом. У меня нет забот? Мне не о чем беспокоиться, потому что я хорошо одета и у меня достаточно еды? О Бесси, Бог справедлив, и Он уготовил нам наши судьбы, хотя никто, кроме Него, не знает, сколько горечи в наших душах.

— Прошу прощения, — ответила Бесси кротко. — Порой, когда я думала о своей жизни и о том, как мало радости я в ней видела, я верила, что, может быть, я — единственная из тех, кто обречен на смерть падением звезды с небес. «И имя сей звезде — „полынь“. И третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они сделались горьки».[12] Любой перенесет боль и горе лучше, если поймет, что судьбы всех предопределены заранее: так или иначе, но тогда кажется, будто моя боль — это свершение какого-то замысла, а иногда — что все страдания не имеют смысла.

— Нет, Бесси, подумай! — сказала Маргарет. — Бог не причиняет боли по своему желанию. Не живи одними пророчествами Откровения Иоанна Богослова, лучше прочти понятные отрывки из Библии.

— Согласна, так будет разумнее, но где еще я услышу такие величественные слова и обещания, где еще услышу рассказ о том, что так отличается от этого ужасного мира и этого города, как не в Откровении? Много раз я повторяла строфы из седьмой главы, просто чтобы услышать, как они звучат. Это словно слушать орган. Нет, я не могу бросить Откровение. Оно дает мне больше утешения, чем любая другая книга в Библии.

— Позволь мне прийти и прочитать тебе несколько моих любимых глав.

— Да, — пылко сказала она, — приходи. Отец, может быть, тоже послушает тебя. Он не обращает внимания на мои разговоры, он говорит, что все бесполезно.

— А где твоя сестра?

— Пошла резать фланель. Я была против, но мы должны на что-то жить. А профсоюз не может предложить много денег.

— Ну, я должна идти. Ты сделала доброе дело, Бесси.

— Я сделала доброе дело?

— Да. Я пришла сюда очень грустной и думала, что мое горе — единственное в мире. И теперь, услышав, как тебе пришлось мириться со страданиями столько лет, я почувствовала себя сильнее.

— Благослови вас Бог! Это доброе дело — дать силы хорошему человеку. Я, пожалуй, возгоржусь, если подумаю, что могу сделать для вас добро.

— Ты не возгордишься, если подумаешь об этом. Но ты запутаешься, если будешь думать слишком много. И я бы очень хотела, чтобы ты нашла утешение.

— Вы не такая, как все те, кого я видела. Я не знаю, из чего вы сделаны.

— Как и я сама. До свидания!

Бесси замерла в кресле, глядя ей вслед.

«Интересно, много ли на юге людей вроде нее? Она — как дыхание свежего воздуха. Ее присутствие освежает меня хоть ненадолго. Кто бы мог подумать, что лицо, такое чистое и сильное, как у ангела, которого я видела во сне, знакомо с горем, о котором она говорила? Не знаю, способна ли она на грех. Хотя все мы способны. Несомненно, я много о ней думаю. И отец тоже. И даже Мэри. А такое случается не так уж часто».

ГЛАВА XVIII СИМПАТИИ И АНТИПАТИИ

Мое сердце бунтует в моей груди,
И два голоса мне слышны.

Уолленштайн

Вернувшись домой, Маргарет нашла на столе записку для матери и письмо от тети Шоу, обклеенное иностранными марками, тонкое, серебристое и хрустящее. Она рассматривала его, когда внезапно вошел отец:

— Мама устала и рано легла! Боюсь, такой душный день оказался не самым подходящим для визита доктора. Что он сказал? Диксон сказала мне, что он разговаривал с тобой.

Маргарет замешкалась. Во взгляде отца появилась тревога.

— Он не считает, что она серьезно больна?

— Пока нет. Ей нужна забота, сказал он. Доктор был очень добр и сказал, что зайдет еще узнать, помогает ли лекарство.

— Только забота… А он не рекомендовал поменять климат? Не сказал, что этот задымленный город причиняет ей вред, а, Маргарет?

— Нет, ни слова, — серьезно ответила она. — Я думаю, он был просто обеспокоен.

— Доктора всегда обеспокоены, это профессиональное, — заметил он.

По нервозности отца Маргарет поняла, что, несмотря на все его попытки избежать горькой правды, в его сердце зародились первые признаки тревоги. Он не мог забыть их разговор, не мог отвлечься. Он продолжал возвращаться к нему весь вечер, вновь и вновь убеждая себя, что беспокоиться не о чем, из-за чего Маргарет чувствовала несказанную печаль.