Север и Юг

Маргарет хотелось хотя бы день пожить жизнью Эдит — без забот, в веселом доме, под солнечными небесами. Если бы желание могло перенести ее туда, она бы уехала пусть даже на один только день. Она страстно желала вернуть силу, которую могла дать перемена места… пусть всего на несколько часов оказаться в самой гуще той жизни, чтобы снова почувствовать себя молодой. Ей еще нет двадцати, а она вынуждена нести такое тяжелое бремя, что чувствует себя старухой. Это было первое, что она почувствовала. Затем Маргарет перечитала послание подруги и забыла о своих горестях — письмо с его милой непосредственностью живо воскресило в ее памяти саму Эдит. Маргарет весело смеялась, когда миссис Хейл вошла в гостиную, опираясь на руку Диксон. Маргарет поспешила поправить подушки. Ее мать выглядела слабее, чем обычно.

— Над чем ты смеялась, Маргарет? — спросила она, когда оправилась от слабости, усевшись на диван.

— Над письмом, которое получила этим утром от Эдит. Я прочту его тебе, мама?

Она прочитала письмо вслух, и временами казалось, что миссис Хейл слушает с интересом. Она стала спрашивать, какое имя дала Эдит своему мальчику, перечислила все возможные имена и все возможные причины, по которым ребенка можно назвать тем или иным именем. В самом разгаре всех этих рассуждений вошел мистер Торнтон — он принес еще фруктов для миссис Хейл. Он не мог… да, по правде говоря, и не собирался отказывать себе в удовольствии видеть Маргарет. Он полагал, что имеет право на небольшую награду. Это было твердое намерение человека, обычно благоразумного и сдержанного. Мистер Торнтон вошел в комнату, с первого взгляда заметив, что Маргарет здесь, но, холодно поприветствовав ее, он, казалось, не позволял себе смотреть на нее. Он остался в гостиной только для того, чтобы преподнести персики миссис Хейл и сказать несколько добрых слов, а когда уходил, учтиво прощаясь, его холодный и оскорбленный взгляд встретился со взглядом Маргарет. Она села, бледная и молчаливая.

— Ты знаешь, Маргарет, мне действительно начинает нравиться мистер Торнтон.

Маргарет помолчала, а потом выдавила из себя равнодушное:

— Правда?

— Да! Я думаю, он в самом деле совершенствует свои манеры.

Вернув голосу прежнюю силу, Маргарет ответила:

— Он очень добрый и внимательный, без сомнения.

— Удивительно, почему никогда не приходит миссис Торнтон. Она, должно быть, знает, что я больна, раз прислала водяной матрас.

— Полагаю, она знает, как ты себя чувствуешь, от своего сына.

— Все же мне бы хотелось повидаться с ней. У тебя здесь так мало друзей, Маргарет.

Маргарет понимала, чем обеспокоена миссис Хейл: она желала заручиться добротой женщины по отношению к дочери, которая скоро лишится матери. Но Маргарет не смогла ответить ей.

— Как ты думаешь, — сказала миссис Хейл, помолчав, — ты могла бы пойти и попросить миссис Торнтон навестить меня? Всего один раз, я не хочу причинять беспокойства.

— Я сделаю все, что захочешь, мама… но если вдруг… но когда Фредерик приедет…

— Ах, конечно! Мы должны держать двери закрытыми, мы не должны никого впускать. Я даже не знаю, смею ли я желать, чтобы он приехал. Иногда я думаю, что не хочу этого. Иногда я вижу такие ужасные сны о нем.

— О мама! Мы позаботимся о нем. Я скорее сама буду дежурить у двери, чем допущу, чтобы ему причинили малейший вред. Доверь мне заботу о нем, мама. Я буду оберегать его, как львица оберегает своего львенка.

— Когда от него придет письмо?

— Не раньше чем через неделю, может, и дольше.

— Мы должны отослать Марту заблаговременно. Не нужно, чтобы она была здесь, когда он приедет, дабы не пришлось потом спешно отсылать ее.

— Диксон, конечно, напомнит нам об этом. Я подумала, что, если нам понадобится помощь по дому, пока он здесь, мы можем попросить Мэри Хиггинс. У нее руки как крюки, но она хорошая девочка и стараться будет изо всех сил, я уверена. И она бы ночевала у себя дома, и ей не нужно было бы подниматься наверх и знать, кто еще есть в доме.

— Как хочешь. Как захочет Диксон. Но, Маргарет, не употребляй эти ужасные милтонские слова. «Руки как крюки» — от этого так и веет провинциальностью. Что бы сказала твоя тетя Шоу, если бы услышала, как ты говоришь?

— О мама! Не пытайся запугать меня тетей Шоу, — ответила Маргарет, смеясь. — Эдит набралась всякого рода армейских словечек от капитана Леннокса, и тетя Шоу не обращает на это ни малейшего внимания.

— Но твои слова — фабричный жаргон.

— Если я живу в промышленном городе, то должна говорить на фабричном языке, когда надо. Мама, я могу удивить тебя многими словами, которые ты никогда в жизни не слышала. Я, например, не уверена, знаешь ли ты, что такое «штрейкбрехер».

— Нет, дитя. Я только знаю, что звучит оно очень вульгарно, и мне не хочется, чтобы ты его употребляла.

— Хорошо, мамочка, не буду. Только тогда вместо него мне придется каждый раз описывать его значение.

— Не нравится мне этот Милтон, — ответила миссис Хейл. — Эдит права — из-за этого дыма я и болею.