Север и Юг

— Согласна с вами, мистер Хейл, — поддержала гостя Фанни. — Воздух буквально пропитан запахом механизмов, а шум просто оглушает.

— Порой приходится слушать и куда более оглушительный шум; правда, он называется музыкой, — парировала миссис Торнтон. — Машинный зал расположен в дальнем конце здания и выходит на улицу. Шум доносится только в жару, когда все окна открыты. А что касается голосов рабочих, то они тревожат меня не больше, чем гул пчелиного роя. Если когда-нибудь и думаю о фабрике, то неизменно связываю ее с сыном. Все здесь принадлежит ему и направляется его умом и энергией. Кстати, сейчас из цехов не доносится ни единого звука. Рабочие настолько неблагодарны, что объявили забастовку. Должно быть, об этом вы уже знаете. Однако то дело, которое задержало Джона сегодня, касается намерения научить их понимать свое место.

При этих словах лицо миссис Торнтон, и без того строгое, потемнело от гнева. Выражение не изменилось даже тогда, когда в гостиную вошел сын. Чуткий материнский взгляд сразу отметил печать тревоги и озабоченности, ощутимую даже несмотря на сердечное приветствие. Мистер Торнтон бережно пожал руку мисс Хейл, сознавая, что впервые коснулся ее ладони, хотя сама она об этом даже не задумалась. Вежливо осведомившись о здоровье миссис Хейл и услышав полный надежды, жизнерадостный ответ супруга, он посмотрел на Маргарет, чтобы понять, насколько та согласна с отцом, и не заметил на лице ни малейшей тени.

Одного короткого взгляда Джону хватило, чтобы вновь восхититься дивной красотой девушки. Ему еще ни разу не приходилось видеть мисс Хейл в столь элегантном наряде, и сейчас стало ясно, что изысканная роскошь так гармонирует с благородной фигурой и возвышенным спокойствием облика, что гостье всегда следовало бы одеваться в подобном стиле. Мисс Хейл беседовала с Фанни. О чем именно, слышно не было, однако не составляло труда заметить, что сестра то и дело поправляет какую-то деталь наряда, а глаза ее бесцельно блуждают по комнате, ни на чем не останавливаясь и ничего не замечая. Легкомысленная суетливость казалась особенно жалкой в сравнении со взглядом больших мягких глаз, направленных на собеседницу и излучавших нежное спокойствие. Яркие губы слегка раскрылись в готовности ответить; голова немного склонилась, образовав безупречно чистую линию от блестящих черных волос до гладкого плеча цвета слоновой кости; нежные округлые руки с маленькими ладонями легко скрестились и застыли в прелестной неподвижности.

Мистер Торнтон, постигнув неземную красоту, со вздохом повернулся спиной к молодым леди, чтобы с искренним интересом, хотя и с некоторым усилием, погрузиться в умную беседу с мистером Хейлом.

Начали собираться гости, и Фанни оставила Маргарет в намерении помочь матушке принять каждого как должно. Мистер Торнтон скоро обнаружил, что с мисс Хейл никто не разговаривает, и забеспокоился, но подойти не решился, даже не взглянул в ее сторону, что, впрочем, нисколько не помешало ему следить за каждым ее движением. Сама же Маргарет так мало думала о себе и в то же время с таким искренним интересом наблюдала за окружающими, что даже не заметила, обращают ли внимание на нее. Кто-то проводил ее к столу, причем имени она не расслышала, а разговорчивостью спутник не отличался. Между джентльменами завязалась воодушевленная беседа, в то время как дамы почти все время молчали, стараясь запомнить блюда и критически разглядывая наряды друг друга.

Маргарет быстро уловила нить разговора, тема ее заинтересовала, поэтому начала внимательно слушать. Мистер Хорсфол, приезжий, явно выступавший в качестве изюминки вечера, задавал вопросы о местном производстве и торговле; остальные джентльмены, местные промышленники, подробно отвечали и давали необходимые объяснения. Возникло несогласие, и в результате разгорелась жаркая дискуссия. За решающим мнением обратились к молчавшему до этой минуты мистеру Торнтону. Он тут же высказал столь обоснованную точку зрения, что сдались даже самые упорные оппоненты. Внимание Маргарет естественным образом сосредоточилось на хозяине дома: его манера принимать гостей и общаться с друзьями производила впечатление скромного достоинства и простоты. Маргарет подумала, что никогда еще джентльмен не представал в столь выгодном свете. Когда он появлялся у них дома, в манере его всегда присутствовало излишнее рвение или прорывалось раздражение из-за того, что его неправильно понимают, но гордость не позволяет ему пускаться в дальнейшие объяснения, а здесь, среди коллег, любая неопределенность полностью отсутствовала. Каждый из гостей видел в Джоне Торнтоне огромную силу характера и неодолимую мощь интеллекта. Доказывать собственную состоятельность здесь не требовалось: никто не сомневался в его авторитете и относился к нему с глубоким почтением. Сознание неоспоримого достоинства придавало голосу его и манерам спокойное величие, которого так не хватало прежде.