Север и Юг

Он с улыбкой посмотрел на Маргарет, которая, покраснев, как гвоздика, с двойным усердием занялась шитьем.

– Тем не менее я считаю, что ее слова верны. Мне тоже нравится поступок мистера Торнтона.

– Для меня эта забастовка была слишком утомительной. Конечно, я сильно расстроился, когда она сорвалась. Ведь столько людей проявили твердость духа. Они молча страдали и гордо переносили лишения.

– Простите, – сказала Маргарет. – Я почти не знала Бушера. Но единственный раз, когда я видела его, он говорил не о своих страданиях, а о больной жене и маленьких детях.

– Это верно. Парню не хватает стойкости, в нем нет железного стержня. Он все время ноет о своих печалях. Не мог потерпеть еще несколько дней.

– Почему вы приняли его в Союз? – невинным голосом спросила Маргарет. – Похоже, он не пользуется вашим уважением. Что хорошего вы получили, включив его в свои ряды?

Хиггинс нахмурил брови. Помолчав минуту или две, он ограничился кратким ответом:

– Я не могу говорить о Союзе. Его представители выполняют важные функции. Рабочие должны держаться вместе. Если кто-то из них не желает следовать за остальными, у Союза имеются пути и средства для того, чтобы их образумить.

Мистер Хейл понял, что Хиггинсу не нравится новый поворот беседы, поэтому он промолчал. Маргарет понимала чувства гостя не хуже отца, но ей не хотелось менять тему. Ей почему-то хотелось, чтобы Николас выразил свои мысли более ясно, – только тогда можно будет продолжать их спор о правильности и справедливости.

– А какие у Союза пути и средства?

Хиггинс мрачно посмотрел на девушку, не желая потакать ее любопытству. Но ее спокойное и доверчивое лицо заставило его ответить на вопрос.

– Если человек не является членом Союза, все рабочие за соседними станками получают приказ не разговаривать с ним – даже если он получает травму или корчится на полу от какой-то болезни. Он для нас никто. Человек ходит среди нас, работает с нами в одном цеху, но он не наш. Я, как представитель комитета, могу оштрафовать любого, кто перекинется с ним хотя бы одной фразой. Ты бы, девочка, попробовала пожить год или два среди людей, которые бойкотируют тебя. Они всего в двух ярдах от твоего станка, но ты знаешь, что их сердца настроены против тебя. Ты начнешь рассказывать им о своем счастье, а их губы не дрогнут, и глаза не посветлеют от радости за тебя. Если ты в печали и в беде, они нарочно не будут замечать твоих вздохов и горестных взглядов – хотя человек, который стонет и ищет у других сочувствие, и без того мужчиной не считается. Вот поживи так по десять часов все триста рабочих дней в году, и ты поймешь, что такое Союз.

– Но зачем? – возмутилась Маргарет. – К чему такая тирания? Наверное, мои слова вызовут ваш гнев. Заранее прошу прощения. Но мне известно, что вы не можете сердиться на меня, а если и могли бы, я все равно сказала бы вам правду. Ни в одной истории, которую я слышала, ни в одной книге, которую мне доводилось читать, не говорилось о более ужасной, медленной и изощренной пытке, чем эта. И вы, представитель Союза, еще смеете говорить о тирании фабрикантов?

– Ты можешь говорить что хочешь, – ответил Хиггинс. – Между тобой и каждым моим грубым словом стоит мертвая Бесси. Ты думаешь, я забуду, как она любила тебя? Но если Союз – это грех, то именно хозяева сделали нас грешниками. Возможно, не нынешнее поколение, а их отцы. Они втаптывали наших отцов в грязь и пыль, а затем сминали их в порошок. Священник, я помню, как моя мать читала текст: «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина». Так было и полвека назад. В те тяжелые времена всеобщего угнетения образовался Союз ткачей – образовался, как злободневная необходимость. На мой взгляд, нам и теперь не обойтись без него. Так рабочие противостоят несправедливости – прошлой, настоящей и будущей. Это может выглядеть как война. Во время бунтов и забастовок совершаются преступления. Но я думаю, что еще бо́льшим преступлением было бы наше бездействие. Союз объединяет людей одним общим интересом. Это единственный шанс сохранить человеческое достоинство. Среди нас имеются трусы и отъявленные дураки. Однако они могут влиться в нашу колонну и примкнуть к всеобщему маршу, сила которого – численность.

– Да, – со вздохом сказал мистер Хейл. – Ваш Союз воплощает в себе красивую и величественную идею. Таким же было раннее христианство. К сожалению, вместо претворения добра на нашей земле мы получили противостояние двух социальных классов.

Когда часы пробили десять, Хиггинс поднялся.

– Сэр, мне пора идти, – сказал он.

– Домой? – тихо произнесла Маргарет.

Он понял вопрос и с благодарностью пожал протянутую ему руку.

– Домой, мисс. Ты можешь доверять моим словам, потому что я представитель Союза.

– Я всецело доверяю вам, Николас.

– Подождите! – сказал мистер Хейл, торопливо направляясь к книжным полкам. – Мистер Хиггинс! Я надеюсь, вы присоединитесь к нашей семейной молитве?

Хиггинс с сомнением посмотрел на Маргарет. Красивые глаза девушки встретили его взгляд. В них не было принуждения, только искренняя просьба. И поэтому он остался.