Сетунь

На следующую ночь все же пришлось выйти. Как только Михаил оказался снаружи, к нему подбежал Мальчик, на спине которого виднелись жуткие раны. Хаски лизнул его руку и заскулил. Михаил вернулся, нашел мазь и обработал спину пса. У еще одной собаки была, похоже, сломана лапа, но она не подпускала к себе. А потом, пробираясь по тропинке, врач споткнулся о полуобъеденную тушу еще одного из псов. Прошлой ночью тут явно разыгралось настоящее сражение, но кто противостоял собакам, было непонятно. Не водилось тут до сих пор таких зверей, с которыми те не смогли бы справиться. Разве что пришла какая-нибудь дикая тварь из дикого леса – так уговаривал себя Михаил. Но кто это мог быть? Волк? Непохоже.

А еще через две ночи он увидел, кто наведался к ним. Когда он уже возвращался, обойдя несколько квартир и набрав еды, он услышал собачий лай недалеко от бункера. Собаки облаивали кого-то на склоне холма, Михаил осторожно подошел чуть ближе – и обомлел, встретив холодный, немигающий взгляд огромной уродливой ящерицы. Больше всего она была похожа на гигантского варана. Ободренные его присутствием собаки принялись с удвоенной силой наскакивать на пришельца, и одна из них, зазевавшись, подскочила слишком близко. В тот же миг гигантский ящер раскрыл пасть и ухватил ее за холку. Пес захрипел, а тварь, поставив когтистую лапу ему на живот, сгорбившись, с силой провела когтями, распарывая несчастной собаке брюхо. При этом она вновь пристально и, как показалось врачу, надменно взглянула на него, словно говоря: «Вот что будет с каждым, кто посмеет сражаться со мной».

Михаил, опомнившись, кинулся к бункеру, слыша за спиной визг издыхающего пса. Попав внутрь, он поспешно захлопнул дверь. Когда он вошел в общий зал, на нем, видимо, лица не было, потому что все обернулись к нему.

– Что случилось, Миша? – спросила наконец Ланка.

Он только рукой махнул. Не было у него слов, чтобы описать происходящее. Немного позже, когда он более-менее пришел в себя, устроили что-то вроде военного совета. Пока непонятно было, откуда пришли эти твари, много ли их и ждать ли еще каких-нибудь монстров. Ясно было одно – детей на поверхность теперь выпускать нельзя. Михаилу, как ни странно, показалось, что Ланка восприняла случившееся чуть ли не с облегчением. Он тоскливо думал – вот только казалось, что жизнь налаживается, и надо ж такому быть, что опять начались кошмары. Походы за продуктами стали теперь невероятно сложным и рискованным предприятием. Каждый раз перед выходом Михаил долго прислушивался – не воют ли опять снаружи собаки. И лишь убедившись, что все тихо, решался покинуть бункер, держа наготове оружие.

Бывали ночи, когда ему приходилось оставаться в бункере. Старые запасы быстро таяли, и скоро пришлось ограничивать порции. Больше всего от этого страдали дети – растущие организмы требовали еды. Бункер уже переживал голодное время в первый год, зимой, когда умерли от лучевой болезни двое добытчиков, а третий еле ноги таскал. С приходом Михаила и Светланы дела наладились, но об этом помнили только старшие. А дети не могли понять, почему должны вставать из-за стола голодными. И Михаилу было не по себе, когда он замечал взгляды, которые они кидали в чужие миски.

– Пап, принеси еды, – просил Максим.

– Наверху завелись звери, – со вздохом отвечал врач. – Очень злые. Ты же не хочешь, чтоб они загрызли меня? За едой теперь надо ходить далеко, рядом мы все забрали.

– А может, надо уйти в другое место? – спросил Рустам, слышавший этот разговор. – Где еда осталась.

«Будем кочевать, как предки – чем плохо?», – усмехнулся про себя Михаил.

– Нельзя. У твоего папы болит нога. Младшие еще малы. Звери могут разорвать нас по пути, – пояснил он Рустаму.

Глаза мальчика мрачно сверкнули, но он ничего не сказал. У врача сердце сжималось, когда он глядел на исхудалые лица детей, но он не мог найти выход из положения.

Пришлось привыкнуть и к постоянному страху. Дети тем временем, хоть и жили впроголодь, потихоньку росли. Теперь они предпочитали игры в индейцев, и Михаил догадался, что причиной тому – рассказы Джека Лондона. Конечно же, умным и ловким индейским вождем в пестрой одежде и с самодельным копьем чаще всех был Рустам. Наташка была его скво, а роль белого человека доставалась Максиму. Понятно, что неуклюжий белый обычно пасовал перед отважным индейцем.

И все чаще они задавали вопросы, на которые все труднее было отвечать:

– Пап, а кроме нас, тут никто не живет?

– Никто. А надо, чтоб жили?

– Просто нас так мало. Мама говорит, раньше столько народу было в тех огромных домах. А теперь, значит, мы последние остались? А остальные все умерли, когда пришла Беда, да? А почему она пришла? Кто этого хотел? Вы ведь не хотели? – спросила Ирка.

Он не знал, что ответить дочери.

– Нет, конечно, – сказал Михаил. Ни я, ни мама, ни дядя Игорь – никто из нас.

– А почему же вы ничего не сделали?

– Не успели, – сказал Михаил. – Не все зависит от нас.

И увидел, как недоверчиво уставился на него Рустам.