Противостоять таким доводам было трудно. Глядя, как горсти монет исчезают в карманах казначея, Морган вспоминал слова Илласа о жучке, беспомощно дрыгающем лапками. Кто платит, тот и заказывает музыку. Платил Арр. Он же хранил у себя общий кошелек. Морган со стыдом корил себя за то, что упустил момент, когда превратился из командира в заместителя. Впрочем, Арр умело притворялся вторым лицом и при всей своей практичности никогда не жмотничал. Деньги выдавал по первой просьбе. Единственное, чего он всегда требовал, – письменный отчет, куда они потрачены. Два раза в неделю он угощал всех пивом. А когда Имандре приглянулись золотые сережки в виде розочек с бриллиантовыми серединками, Арр без колебаний купил их, при помощи Дара заставив продавца отдать их за треть от первоначальной цены. Морган пригрозил сестре, что следующую выпрошенную у дяди Арра побрякушку он отнимет и выбросит, а саму ее – изобьет: дорогие подарки ставят в зависимость и создают долги, которые потом приходится отдавать. Однако чары доброго волшебника, делающего деньги из воздуха, оказались сильнее угроз. Вскоре на сестре появилась безрукавка из чернобурки, с гранатовыми пуговицами. Изъять ее Морган не успел. Прибежал дядя Арр и заступился: пускай дитя потешится, она ведь женщина. На золотом браслетике-змейке Морган сломался и перестал реагировать на Имандрины обновки.
С паршивой овцой честные доблестные воины свыклись быстро. А для Моргана поход был хождением по канату, натянутому над пропастью. Он сам не знал, жалеет он о своем выборе напарника или нет. Временами он проклинал тот вечер на озере, когда позволил Арру подцепить себя на крючок, временами – боготворил. Но мысль о том, что рано или поздно казначей вместе с деньгами смоется к своему приемышу, грызла его днем и ночью. Все попытки ругаться с Арром проваливались. Едва Морган срывался на хамство, у него появлялось идиотское ощущение, будто он мечет стрелы в облако. Арр уходил в какую-то часть себя, где был абсолютно неуязвим; при этом он даже не закрывался, а диалог продолжал, лишь дав Моргану проораться.
В конце октября, на дне рождения Равена, Морган, подогретый вином, осуществил, наконец, свое заветное желание, зародившееся в нем в первый базарный день: подрался с Арром. В этот вечер Моргана особенно раздражал его ухоженный, опрятный вид и короткая острая бороденка, которую он отрастил за время рейда и каждое утро заботливо ровнял перед зеркалом. В какой-то момент в голове что-то щелкнуло, он перегнулся через стол и врезал Арру по физиономии. У Керна и Токо не хватило смелости вмешаться в личные разборки командиров. Равен то ли был слишком пьян, то ли берег свою неокрепшую еще руку. К драке присоединились три дикаря – и все трое, что Моргана разозлило еще сильнее, приняли сторону Арра. Перепуганная хозяйка гостиницы вызвала гвардию порядка. Их растащили, заставили вытереть за собой кровь, вынести сломанную мебель, возместить материальный ущерб и убраться восвояси.
Ночью пришлось бы мерзнуть в палатках, если бы Имандра не упросила какую-то сердобольную полуслепую старушку, которая так и не поняла, что имеет дело с Сурами, пустить их в хозяйственную пристройку. Спала только молодежь. Морган с Арром угрюмо сидели по разным углам и плевались кровью. Утром у Моргана открылось внутреннее кровотечение, ему стало совсем плохо. Арр чуть ли не силой заставил его открыться, чтобы осмотреть и полечить. До вечера Морган провалялся на полу, натянув на голову одеяло, ничего не ел и ни с кем не разговаривал – от боли, стыда, обиды и унижения. Ребята тем временем отрабатывали у бабки постой и харчи: наносили воды, накололи дров, починили крышу, прочистили печную трубу.
На следующий день жизнь отряда вошла в свой обычный ритм. Они с Арром бок о бок сидели на чурбачках на рыночной площади, с припудренными тальком синяками, и предлагали дикарям обзавестись эффективным магическим средством приманивания денег. На этот раз баночки содержали высушенный и измельченный лесной мусор, сбрызнутый дешевым душистым маслом. Смесь нужно было поджигать и окуривать дымом дом, лавки, торговые палатки и товары.
Как только Морган восстановился, Арр ненавязчиво ввел тренировки и с тех пор каждый вечер позволял оставлять на себе умеренное количество синяков. Помимо привычных – спарринга на шестах и кулаках и стрельбы из лука – тренировки включали упражнения совсем иного рода, о которых Морган узнал впервые: глубокое дыхание с задержкой после вдоха или выдоха. Поначалу ему казалось нелепостью сидеть со скрещенными ногами и, глядя на заходящее солнце, считать вдохи-выдохи. Но когда Арр однажды сел за спиной, предложил открыться и соединить Манну с его, ощущения изменились. Морган словно вываливался в какое-то пространство, где плавал в океане бесконечного света, тепла и покоя. Иногда они сидели так вшестером, полчаса или дольше, утихала даже Имандрина трепотня.