Сестры зимнего леса

– Не валяй дурака, Либа, – Лайя качает головой.

– Ладно, не буду, – вздыхаю. – Посмотрим, сколько коврижек у меня получится.

На следующее утро мы, подхватив корзинки, отправляемся в город.

– Либа, тебе никогда не хотелось узнать, как живут люди в других местах? – спрашивает Лайя.

– Конечно, хотелось. Всем хочется.

– А тебе хотелось бы пожить где-нибудь ещё?

– Ты о Купели? – уточняю я после некоторого молчания.

– Нет. Где-нибудь далеко-далеко отсюда.

– Например, в Эрец-Исраэли?

– Не знаю. Там или в какой-то другой стране.

– Вот, скажем, семья Довида отправила его старшего брата Аврома в Америку.

– Правда?

– Он там осмотрится, и если дела пойдут, они все переедут к нему.

– А ты, Либа, хотела бы в Америку?

– Сама не знаю. Мне нравится читать о далёких странах, но жить на чужбине?.. Пожалуй, нет. Если хорошенько подумать, я предпочту остаться здесь. Даже в Купель, наверное, не хочу.

– Не хочешь? А замужество? Ты же давно говорила, что ждёшь, когда тато подыщет тебе хорошего мужа среди тамошних хасидов. Такого же учёного, как ты.

– Не уверена, что всё ещё этого хочу. В смысле – выходить замуж за человека, которого ни разу не видела. Чем плоха здешняя жизнь? Евреи и гои живут дружно: выращивают и сушат фрукты, бок о бок работают на табачной мануфактуре. У нас есть всё, что нужно.

– Ага, кроме подходящих женихов, – фыркает Лайя. – И евреев, которые не плюются при виде нас из-за того, что мы – не такие, как они.

– Ты преувеличиваешь. Глазеры не плюются. Да и люди из тятиного штетла тоже. Они нас просто не понимают. Такова уж людская натура: отвергать всё непривычное.

– Я в это не верю. Мне кажется, что все люди одинаковы. Еврей, нееврей, какая разница? Все мы люди, всех нас создал Бог.

– Да, но мы – народ Израиля, Ам Исраэль. Мы – избранные.

– И ты в это веришь? Если мы такие особенные, такие избранные, почему на нас валится столько бед?

– Потому, что Бог испытывает тех, кого любит.

Произношу привычные слова, но сейчас они звучат не столь убедительно. Бог меня испытывает? Ну почему, почему я вдруг начала ставить под сомнение всю свою веру? Почему я не такая, как прочие девушки нашего городка?

– По-моему, Либа, это нелепо. Разве Бог не должен защищать и беречь тех, кого любит?

– Повторяю, мы – ам сегула, избранные. Так тятя говорит. Какой другой народ смог бы прожить столько веков в разных странах, не утратив силу духа и оставшись единым?

– Народ, который нас осуждает и перешёптывается за нашими спинами.

– Неправда, Лайя. Далеко не все они – балаболки-йентас. Как бы там ни было, все встали бы на нашу защиту даже ценой своей жизни, и тебе это прекрасно известно.

– Ну, не знаю, – сестра упрямо дёргает плечиком.

– Может быть, в другой еврейской общине у тебя будет всё иначе, – предполагаю я.

– А у тебя?

– Мне и здесь хорошо.

– Может быть, всё будет иначе в нееврейской общине… – медленно произносит Лайя.

– Хас ве-шалом, Лайя, не приведи Господь!

– Ой, прекрати! Неужто веришь, что Он сейчас нас слышит?

– Конечно, слышит. Хашем – вездесущ.

– Очень сомневаюсь. Иногда мне кажется, что его вообще не существует.

– Лайюшка, знаю, тебе нелегко, но мы всё преодолеем, вот увидишь. Тятя и матушка скоро вернутся. Давай лучше подумаем, где будем справлять шаббес, у Глазеров или ещё где. Надо посоветоваться с соседями. Думаю, всё, что тебе нужно, это вкусно поесть и послушать субботние змирос. Гимны обязательно поднимут тебе настроение.

Лайя качает головой, точно говорит: и вовсе не этого мне нужно.

20 Лайя