Как только профессор удалился, все студенты не-семинаристы бросились, расстроив свои ряды, вниз по широкой каменной лестнице. Гурьбой они спустились на галерею и в беспорядке высыпали на улицу, словно сам портал коллегии Сан-Карлос разом изверг всю эту толпу из-под своих широких сводов.
Очутившись на улице, молодые люди разбрелись по городу. Довольно многочисленная группа обогнула казарму Сан-Тельмо, где кончается улица Сан-Игнасио, затем свернула на улицу Чакон, оттуда — на Кубинскую и, наконец, по Казарменной направилась к цели своей прогулки — Холму Ангела. Любознательный читатель, знакомый уже с предыдущими страницами, мог бы легко узнать среди этих шумных, галдящих студентов трех неразлучных друзей — Гамбоа, Менесеса и Сольфу. Первый из них был, несомненно, вожаком: он шел впереди, подбрасывая правой рукой индийскую трость с золотым набалдашником и серебряным наконечником, словно это была палка тамбур-мажора. По мере того, как они приближались к церкви Святого ангела-хранителя, которая, как знают гаванцы, находится на терраплене Пеньянобре, становилось все теснее, ибо отсюда дорога шла под уклон и была запружена огромной разноплеменной и разношерстной толпой мужчин и женщин, следовавших в том же направлении.
Белые женщины, во всяком случае те, что не направлялись в церковь, ехали в китринах [36], начинавших в ту пору входить в моду и заменять кабриолеты или шарабаны, которыми пользовались в минувшем веке. Почти во всех этих экипажах на единственном сиденье восседали три дамы, причем старшие из них располагались по бокам, мягко откинувшись назад, а самая молодая возвышалась между ними, прямая как палка, ибо наши китрины, как и наши шарабаны, приспособлены не для трех, а только для двух человек. Стояла ранняя осень, и солнце не слишком припекало, хотя был уже десятый час утра. У экипажей, как правило, верх был откинут, и сидевшие в них женщины, большей частью молодые, могли показаться во всем своем блеске: хорошенькие, в светлых платьях — одни в белых, другие в цветных — с обнаженными плечами и руками, они ехали без шляпок или капоров: черные косы были заколоты черепаховым гребнем, который называется черепичкой.
Белые женщины, которые шли пешком по скверно замощенным улицам без тротуаров, конечно, спешили в церковь, если судить по их темной одежде и кружевным мантильям. Цветные обоего пола — а их было вдвое больше, чем белых, — также двигались пешком к церкви, а некоторые из них либо прогуливались, либо продавали по случаю праздника разложенные на кедровых лоточках маисовые лепешки. За столиками на крошечных кожаных табуретках сидели, прислонившись к стене, чернокожие уроженки Африки; возле каждой стояла жаровня, а на ней — форма для выпечки лепешек. Креолки презирали это занятие. На темную каменную форму накладывалась деревянной ложкой порция смоченной маисовой муки, из которой получалась лепешка весом в три-четыре унции. Негритянки продавали прохожим такие лепешки, подрумяненные на жаровне, с кусочком положенного сверху сливочного масла, горячие и сочные, и брали за них по полреала за пару. Многие сеньориты не могли удержаться, чтобы не остановить экипаж и не купить тортильи святого Рафаила, как они назывались, прямо с индейской жаровни, ибо такие-то они и были вкуснее всего.
Вся эта суматоха и оживление были по случаю праздника святого Рафаила, который приходится на 24 октября, хотя празднование его, как мы указали, началось на девять дней раньше. Все эти дни в церквах в первые утренние часы служили раннюю мессу; с десяти до двенадцати — торжественную мессу, после которой бывала проповедь, а во время вечерни пели «Сальве». В течение новены, то есть всех девяти дней престольного праздника, выносились святые дары, и потому церковь никогда не пустовала; со всего предместья стекались верующие, чтобы получить отпущение грехов.
Как мы уже раньше сказали, маленькая церковь Святого ангела-хранителя стояла на узком терраплене Пеньянобре, который представляет собой нечто вроде небольшой, возвышающейся над всем городом насыпи. На терраплен вели в ту пору — да они и поныне существуют — две лестницы из темного нетесаного камня с такими же перилами. По одной лестнице поднимаешься со стороны Казарменной улицы, по другой, более длинной и крутой, можно спуститься к улице Компостела.