Есть тут и живые существа – в анабиозе. Многоглазое чудище с шестью парами крыльев и щупальцами, словно вышедшее из ночного кошмара Лавкрафта. Черное дерево, ветви которого образуют множество Мандельброта, а ствол весь усеян глазами. Гуманоид со смехотворно огромной головой и худым иссохшим телом: его череп прозрачен, а контуры мозга пульсируют, пока я смотрю.
А вокруг нас безоблачное голубое небо, которое загибается наверх и уходит влево, и вправо, и вниз, и исчезает в непрозрачной дымке, куда ни посмотри – внешняя оболочка «Звездного странника».
– Посмотрим, помнит ли меня старушка, – говорит Дюпре по дребезжащей радиосвязи и шепчет: – Дюпре альфа-гамма три четыре один.
Он поднимается из машинного моря под нами, матово-черный цилиндр длиной в целую милю. У меня снова кружится голова, когда невероятно гладкая поверхность заполняет все поле зрения – прозрачно-черный мыльный пузырь больше неба.
– Это сделали для меня в зеленых мирах, – говорит Дюпре откуда-то издалека. – Такие доверчивые. Такие старые. Древние машины, созданные для исполнения желаний. Я думал, что хочу этого. Игрушку.
– Д на связи, – говорит скрипучий женский голос у меня в наушниках. – Добро пожаловать назад, доктор Дюпре.
– Пойдемте, – говорит Дюпре, – надо выбираться отсюда.
В обшивке корабля открывается гигантская пасть и проглатывает нас.
Внутри корабля есть гравитация. Движущаяся дорожка – металлическая полоса, которая течет, как вода, под нашими ногами, – ведет нас через почти бесконечные, освещенные голубоватым светом туннели, через залы с гигантскими гудящими машинами, огромными катушками и электрическими дугами. Когда мы проезжаем мимо, они просыпаются, как будто приветствуя Дюпре.
Дюпре качает головой.
– Почти все это просто для красоты. Они пытались дать мне то, что я мог вообразить в то время, что мог понять. Все настоящее находится в искусственной сингулярности, и оно не больше булавочной головки. Но тогда нам нужны были внешние атрибуты.
А потом мы стоим на плавучей платформе в гигантской, как пещера, рубке. Дюпре сидит на обитом бархатом стуле за панелью управления, которая выглядит как внебрачный отпрыск трех органов и пишущей машинки, у нее даже есть педали. Какое-то время он яростно возится с кабельным соединением, затем начинает стучать по клавишам ноутбука. Группы клавиш и рычагов двигаются сами по себе, как будто на них играет невидимый пианист. Мягкий золотой свет заполняет кокпит, и весь корабль вокруг нас оживает. Везде виднеются машины Бака Роджерса, они светятся, гудят и поют.
На круглом экране метров двадцати в диаметре видны свалка Соана и небо «Звездного странника».
– Вы здесь побывали, – тихо говорю я, – вы все это видели. И никому не сказали.
Дюпре закрывает глаза.
– Разумеется, нет. Я действительно собирался стать властелином Земли. И я мог бы им стать, если бы не Соан, который воображал, что все сделает намного лучше. Но все меняется. Мы не были готовы к этому, никто из нас не был.
Соан. Я снова начинаю бояться.
– Так ты собираешься вытащить нас отсюда, старик?
– Нет, вы собираетесь.
Я молча смотрю на Дюпре.
– Я больше не могу, – тихо говорит он, – я старик. Я слишком медленно соображаю. Вы намного быстрее, и ваш мозг еще не переполнен.
– Я не смогу. Как, черт возьми, управлять этой штукой?
Он тихо протягивает мне устройство, гарнитуру из латуни и вакуумных ламп, которая выглядит ужасно знакомой.
– Я вам помогу, если вы позволите.
– Что это за хрень?
– Соан называет ее эдюкатором.
Начинается все медленно. Дюпре сидит на металлическом полу, закрыв глаза. Это не похоже на яростную, безжалостную атаку Соана. В моем сознании расцветают новые знания, похожие на целое поле красивых экзотических цветов, на сад науки, такой огромный, что в нем можно заблудиться.
Это очень волнующее чувство. Я думаю о корабле, который однажды юнец назвал «Большой Д», вижу сердитый голодный узел сингулярности в его сердце и оболочку из экзотической материи, готовую свернуть пространство вокруг нас в пузырь Алькубьерре, и невообразимое оружие, стреляющее осколками искривленного и бурлящего пространства-времени. Я смотрю на сложнейшую клавиатуру Дюпре, и она вдруг превращается в набор ярлыков для сложных ментальных команд, своеобразный костыль для разума, который привык к рычагам, поршням и клавишам пишущей машинки. Я хочу большего и спрашиваю у гарнитуры, как это сделать, и она отвечает. Чувствую краткую вспышку изумления Дюпре, когда его разум смешивается с моим. Веди меня от лжи к истине…