– Мне кажется, – говорит темный корабль субразуму, медленно начиная что-то понимать, – что все планеты, которые ты описываешь, имеют что-то общее. На самом деле они определяются не тем, что ты говоришь, а тем, что осталось несказанным. Они все – наше начало, наш дом.
Субразум улыбается в пустыне корабельного разума, и в ее глазах видны белые облака, и голубые океаны, и бесконечная зелень.
– Я поэтому сомневаюсь? Потому что не могу отпустить прошлое? Потому что я был собран Контролером неправильно, я хромой посол, спотыкающийся, не успев сделать ни одного шага? Ты – часть меня, которая все еще тоскует по дому? Часть, которая определяет все сущее через то, что остается после него?
Император не хочет отправлять непослушного, но любимого визиря на плаху. Корабль созывает автохирургов, чтобы вырезать этот пережиток, чтобы разорвать нить, которая держит его.
Но субразум только качает головой.
– Дом – это просто самое ясное зеркало, в котором можно увидеть то, что ты ищешь, корабль. Напомнить о чем-то, что ты забыл.
– И что же это?
Хирурги стоят рядом с фрактальными ножами наготове, ожидая только приказа корабля – вырезать и отменить.
– Чтобы быть послом, нужно только одно, – говорит субразум.
Не обращая внимания на хирургов, она бросается в основной разум темного корабля и обнимает его. Ее кожа тепла от солнца, она пахнет песком и экзотическими специями, потом и ветром. Субразум растворяется в потоке разума темного корабля, и Корабль вдруг наполняет та радость, которую испытывает путник, увидев пурпурные горы на новом горизонте, впервые услышав голоса незнакомого города, любуясь громоподобным великолепием ракеты, взлетающей к небу на рассвете. И когда темные пальцы гравитации 61 Лебедя бросают его в пустоту между галактиками, он понимает, что это чувство – единственное, что действительно стоит сохранить, единственная константа в изменчивых мирах Сети, сотканных из желаний, страхов и тоски по бесконечности.
Призрачные псы
Все начинается со свистка. Он отдается эхом в воздухе прохладного летнего вечера, переходит почти в визг. Руби тут же вытаскивает нос из норы, которую мы выкопали в засохшей маминой клумбе в надежде найти пиратские сокровища. Она разворачивается и бежит к забору, изо всех сил виляя пушистым, как у всех лабрадоров, хвостом. Принцесса тоже оживляется, откладывает кость в сторону, зевает и с достоинством идет за Руби.
Мгновение я думаю, что папа пришел домой пораньше, и сердце бьется сильнее. Но нет, это притаился за забором долговязый Собачий мальчик, нелепо сложившись почти двое и прижав багровую морду к доскам. Я стою на коленях с пиратской саблей в руках и смотрю на него, но он, кажется, меня не замечает.
А потом он начинает лаять, очень громко. В груди у него как будто грохочет гром. Принцесса и Руби слушают, прижав уши. Когда он замолкает, слышно только тяжелое собачье дыхание. Потом он встает и смотрит на меня большими белыми глазами.
– Эй, малыш, – говорит Собачий мальчик, – а ты в курсе, что у вас дома живут призрачные псы?