Сервер и дракон

– Мы уже близко, – сказал Пер. – Они его видят. Говорят, что светится, как фонарик из тыквы.

Он хихикнул. Янтарный свет файерволла становился все ярче. К тому же стало жарко, и Косонену пришлось снять старый свитер с ромбами.

Они миновали офисное здание, фасад которого превратился в спящее лицо бесполого истукана, как на острове Пасхи. В этой части города было больше жизни – звери с сапфировыми глазами, гладкие коты, сидевшие на подоконниках. Косонен увидел лису, переходящую улицу: она посмотрела на них яркими глазами и исчезла в канализации.

Затем они свернули за угол, где лишенные лиц люди, одетые в модную десять лет назад одежду, танцевали в витрине, и увидели собор.

Он вырос до гигантских размеров и возвышался над остальными зданиями. Он представлял собой муравейник из темно-красного кирпича с множеством шестиугольных дверных проемов. Он гудел жизнью. Кошки с сапфировыми когтями цеплялись за его стены, как лоснящиеся горгульи.

Вокруг башен порхали огромные голубиные стаи. Стаи лазурнохвостых крыс выбегали из открытых массивных дверей и вбегали в них, как солдаты на задании. И везде висели, жужжа, плотные черные облака насекомых, похожие на пар от дыхания черного великана.

– Jumalauta[2]! – сказал Косонен. – Вот где она упала?

– Ну, вообще-то нет. Я просто должен был привести тебя сюда, – сказал Пер.

– Что?

– Прости. Я соврал. Говорю же, как в «Горце», в живых остался только один. И он хотел встретиться с тобой.

Косонен ошеломленно уставился на Пера. Голуби садились на его плечи и руки, покрывая их, словно серый плащ. Они хватались острыми когтями за его лохмотья, волосы и кожу, яростно били крыльями. Пока Косонен смотрел, Пер поднялся в воздух.

– Не обижайся, просто они предложили больше! Спасибо за суп! – Через мгновение Пер превратился в черную царапину на небе.

Земля затряслась. Косонен упал на колени. Глаза окон вдоль улицы вспыхнули ярким, злобным светом.

Он попытался убежать, но далеко он не ушел. Пальцы города, голуби, насекомые, крысы, дотянулись до него. Дюжина крыс-химер вцепилась в его череп, и он чувствовал, как гудят маховики их сердец. Что-то острое пронзило кость. Боль ширилась, как лесной пожар, и Косонен закричал.

Город заговорил. Его голос был как гроза, слова состояли из сотрясений земли и вздохов зданий. Слова рождались медленно, будто их выжимали из камня.

– Папа, – сказал город.

Боль ушла. Косонен услышал тихий плеск воды и почувствовал дуновение теплого ветра. Он открыл глаза.

– Привет, папа, – сказал Эса.

Они сидели на пирсе у летнего домика, завернутые в полотенца, оба красные, только что из сауны. Был вечер, в воздухе пахло прохладой – финское лето нежно напоминало, что оно не вечно. Солнце зависло над синеватыми верхушками деревьев. В спокойном озере дрожали отражения.

– Я подумал, – сказал Эса, – что тебе здесь понравится.

Эса был таким, каким его помнил Косонен, бледным худощавым парнем с торчащими ребрами. Он сидел, положив длинные руки на колени. Спутанные мокрые волосы спадали на лоб. Но его глаза были глазами города, темными шарами из металла и камня.

– Да, – ответил Косонен, – но я не могу остаться.

– Почему?

– Мне нужно кое-что сделать.

– Мы не виделись сто лет. Сауна натоплена, в озере охлаждается пиво. Куда спешить?

– Я должен бояться тебя, – сказал Косонен. – Ты убивал людей, пока тебя сюда не посадили.

– Ты не знаешь, каково это, – ответил Эса. – Чума делает все, что ты хочешь. Она дает тебе то, о чем ты даже не мечтал, потому что не знал, что так бывает. Она делает мир податливым. А иногда разрывает его на куски ради тебя. Тебе в голову приходит мысль – и что-то тут же рушится. И с этим ничего не поделать.

Юноша закрыл глаза.

– Ты ведь тоже чего-то хочешь. Я же знаю. Поэтому ты и пришел. Ты хочешь вернуть свои драгоценные слова.

Косонен ничего не ответил.

– Мамин мальчик на побегушках, vittu[3]. Итак, они починили тебе мозг, смыли следы бухла. Ты снова можешь писать. Тебе нравится? Я успел подумать, что ты пришел сюда за мной. Но это ведь так не работает, да?

– Я не знал…

– Ты знаешь, что я вижу содержимое твоей головы? – спросил Эса. – Мои пальцы внутри твоего черепа. Одна моя мысль, и мои жуки тебя съедят, ты останешься здесь навсегда. Мы будем проводить вместе все время. Как тебе это?

Вернулось прежнее чувство вины.

– Мы тревожились за тебя каждую секунду после твоего рождения. Мы хотели для тебя самого лучшего.

Это казалось таким естественным. Мальчик играл со своей машиной, которая делала другие машины. Как вещи менялись, когда он думал о них. Как улыбался Эса, показывая Косонену говорящую морскую звезду, которую сделала машина.

– А потом у меня случился плохой день.

– Я помню, – сказал Косонен. Как обычно, он вернулся домой поздно. Эса стал алмазным деревом и рос посреди своей комнаты. Морские звезды жрали стены и пол, становясь все больше. И это было только начало.

– Ладно, давай. Забери меня сюда. Можешь превратить и меня в то, что хочешь. Или покончить со всем этим. Я это заслужил.

Эса тихо рассмеялся.