Серп демонов и молот ведьм

Алексей Павлович обернулся, будто сзади него сидела скалапендра с огромным гнутым, готовым въехать стальной иглой в голову хвостом и свесить с него каплю окончательного яда. Екатерина Петровна стояла, опершись спиной о прочностную балку и смотрела на него неотрывно и пристально.

– Что это? – судорожно перекатывая слова, повторил вслух журналист. Телевизор заорал:

«Сейчас все наши камеры установлены в селе Ничаево, где проходит международный военно-патриотический на местности перформанс “ПОШЕЛ В РАЙ!” и где в прямом эфире… эфире… через полтора… совсем скоро… вам счастье лицезреть… съемки интерактивно последних серий… великого сериала наших дней. Не переключайся. Если ты не идиот. “ОСТАНЬСЯ В Ж.”»

– О чем это? – заикаясь, пролепетал Сидоров.

– Я думаю, ребята там, – ткнула Екатерина пальцем в экран. – Они собирались, я, может быть, забыла.

– И что? – почти в столбняке спросил газетчик.

– И ничего, – тихо прошептала гостья подлодки. – Времени мало. По воскресеньям на дорогах пробки.

* * *

Литератор Н. решил, что его голым запустили побродить в Африку среди акул. Ему было душно, и он рвал голыми руками несуществующий ворот открытой, некрепкой, много стиранной майки. Н. сидел боком, как покойник, в развалившемся кресле и тупо вперился в следующую передачу «Деткиз в клеткиз». Отвратный рекламный ролик полностью выбил его, будто безголового всадника, из седла зачинавшегося дня. Все было ложь – сценарий не его, чуждые мизансцены, в титрах мелькнуло: «Идея X. Ашипкин, сценарий Б. и Б. Кранкеншкап при участии Эдуардо ДеМоргатто». И почему, тупо думал H., производство Филиппины-Гондурас. Все была подлая ложь и хамская подстава. Идея его, H., – мелькнувший катер с намотанным винтом, крупно старик с выпученными стеклянными глазами, полумертвые дуры с капающим из ушей соком. Банка в томате с изогнутой вилкой, пронзавшей рыбью требуху крупным планом, в конце концов. Все его – заветное.

Слезы душили Н. где-то внизу, в пораженных предсердиях и рыдающей желчью поджелудочной, душа хлюпала от избытка сырости и влаги, но наружу из ущемленного в авторских правах не вырывалось ни стона. Лишь какой-то тонкий желудочный писк. Он опустил в сухие горящие напалмом ладони холодное, как сухой лед, лицо и замер на секунду или две. Потом взглянул на часы, стучащие каблуками шестерен танго без стонов и боли. Оказалось, укатился куда-то час.

Как упругая пружина импортного древнего арбалета, Н. выпрыгнул из чуть хлопнувшего его сзади «на удачу» кресла и бросился, алкая хотя бы материальной сатисфакции, искать сельцо Ничаево. «Сколько требовать за обиду, – все время в дороге душила и стучала в висок костлявая мысль, – сто тысяч в евро, в иенах, в лирах, что художественно – нонсенс, тогда в пускай в турецких лирах». И еще – где мои персонажи любимые похоронены – сволочь проститутка Ираида, человек без лица и пенсии Зямкин, аккуратно намотанный на винт Игорек с чужим сыном полка, где все они – морские тухлые котики и львы и клевретки.

Ему фантастически, монструозно повезло. От вокзала отруливал, тщетно долбася задними запруженными людской плотью дверьми, желтый специальный автобусик с приколом: «Ничаево. “Пошел в рай”». Как удалось литератору, ужиком ли, угрем, проскользнуть через месиво рук, волосатых ног, прорех, ширинок и подолов внутрь – он уже никогда не узнает. Автобусик был набит деятелями культуры, встающими со вторыми, а то и с третьими лучами терпимого солнца и вечно опаздывающими даже на собственные похороны. Орала, и бренькала, и дралась гитарами шпана из ансамбля «Отпетые Му», правда, по пути выяснившая, что им на другой фестиваль «Наши вам С.», а не к «поповским клоунам», и чуть не перевернувшая автобус. Эти начали так орать: «Становь бас, контра, ща на червя пустим», – и выбрались, стуча гитарами по скатам, и чуть разгрузили раздувшийся дирижаблем транспорт. По углам жались и сладко, как переевшие уклеек коты, жмурились артисты хора в осанистых темных балахонах, исполнители «нетрадиционных колокольных хоралов и вешних песнопений», на привыкшие к молитвам колени которых в толкучке взобрались кучей девки из секстетов «Мяу Мио» и «Забитые стрелки», визжавшие всю дорогу, хихикавшие матом и лезшие под бороды и балахоны песнопевцев «за заначкой» и пищавшие тонкими голосочками защелкнутых мышей: «Убери, не щекоти сиську бородой, папик» и «Не тряси коленой так по заду, пузан».

Н. с соседями повезло. Его сжала торсом, положив ему на плечи громадные груди, симпатичнейшая, чернявая, как перо дьявола, крупная особь средних лет и огромным контральто молвила:

– Ты давай только не шали, попутчик любезный.

На что стиснутый в лучших чувствах Н. с трудом выдохнул:

– Я не шалый.

После этого соседка скисла, погрустнела и уже как просто собеседнику в беде сообщила: