Сергей Прокофьев

Через два дня после провала «Повести о настоящем человеке» и через день после более или менее успешного прослушивания второй части «Войны и мира» композитор делает ещё одну уступку обстоятельствам: с тяжёлым сердцем составляет план возможного исполнения «Войны и мира» в сокращённой версии. В версии этой нет трёх картин — в кабинете Долохова, сцены Пьера и Анатоля и сцены на Ше-вардинском редуте. Против каждого эпизода в новой версии оперы проставлено время звучания. Музыкальные куски, которые могли бы быть сокращены в дополнение к уже сделанным сокращениям, отмечены вопросительным знаком. Прежде задиристый и непобедимый Прокофьев был настолько подавлен, что теперь был готов на любые жертвы ради того, чтобы увидеть своё любимое детище на сцене. Даже на отказ от части музыки, связанной с ключевым образом Платона Каратаева. Даже на возможное снятие увертюры, поэтичнейшей сцены в Отрадном, эпиграфа ко второй части и финального хора.

«5 дек. 48

План «В<ойны> и мира» в один вечер

? Увертюра 3　

? 1. Отрадное 7　

2. Бал 20　

3. Визит Наташи к Болкон<ским> 15　

4. Вечер у Элен 15　

5. Картина у Ахросимовой 23　

+ Конец: Денисов

сообщает о войне　

? Эпиграф 4　

6. Бородино сокращённое 20　

Беженцы? Кн. Андрей с Кутузов<ым>?

[нрзб.] Пьер с Андреем　

7. Фили без Кутузовского хора 15　

8. Москва: выкинуть чтение указа 19　

Пьер с Даву

расстрел

Каратаев

сумасшедшие

смех Пьера

французский театр

9. Мытищи 15

10. Отступ<ление> фран<цузов> — вык<инуть>

Каратаева 20

Сократить разговоры Пьера, но сохранить «растворяется заржавевшая дверь».

И, если нужно, сократить финальный хор».

9 декабря, когда Прокофьев и Мира уже вернулись в Москву, Вера Алперс написала из Ленинграда:

«Шлю Вам горячий привет и неизменную любовь свою к Вам как к человеку и художнику. Не огорчайтесь неудачей. Я пишу Вам так, хотя и знаю, что Вас это, может быть, и не убеждает в настоящую минуту.

Но времена меняются, и для Вас этот срыв в общественном мнении не может играть решающего значения».

Увы, «срыв в общественном мнении» оказался именно тем последним ударом, оправиться от которого Прокофьев уже не смог.

Хренников предложил Прокофьеву встретиться и обсудить ситуацию. Мира сочла, что ситуация яснее ясного — инициатива дальнейшего давления на композитора шла от Хренникова и от его окружения, и лучше на встречу с главным инквизитором пойти ей самой. Присутствовал при встрече и первый заместитель министра культуры СССР Кухарский. Генсек Союза композиторов был озлоблен. Он всё не мог забыть пренебрежения, проявленного Прокофьевым к его собственной музыке: «Почему Прокофьев избегает общения? Почему вы берётесь писать либретто? Вы же знаете, что делаете это очень плохо». Возражать на это что бы то ни было было бессмысленно.

Около Нового года в Москве собирался пленум Союза композиторов. Прокофьев, по настоянию Миры, обратился к руководству союза с письмом по поводу «Повести о настоящем человеке»:

«В Президиум Пленума

Союза Советских Композиторов.

Ввиду того, что публичные выступления, к сожалению, строго воспрещены мне по состоянию здоровья, я вынужден обратиться к Пленуму с этим письмом, которое прошу огласить. <…>

Меня упрекают, что я своевременно не показал оперу в Союзе Композиторов. Здесь я должен сделать следующее объяснение: опера была заказана Ленинградским театром имени Кирова и театр предложил разучить её с певцами, хором и оркестром и в таком виде сделать показ. Это настолько завидная форма показа, что я, разумеется, согласился. Получилось, однако, обратное: — 1. Показ оттянулся по крайней мере на несколько месяцев. Весь нотный материал находился в Ленинграде и, несмотря на пожелания Союза Композиторов и моё собственное желание показать оперу нашей музыкальной общественности, я был лишён этой возможности.

2. Певцы и оркестр выучили оперу еле-еле и только-только исполняли ноты. Порой я сам не узнавал своей музыки. Получилось, что драматические места пропали, а некоторые бытовые неудачные моменты выпятились до невероятных размеров.

Я учту неудачу с этой оперой и считаю своим долгом продолжить работу в этой области в соответствии с указаниями Партии и Правительства. В настоящий же момент я пишу балет на уральский сказ Бажова. Если этот сюжет и не из советской жизни, то во всяком случае из жизни народа, рассказанный по-советски. Я познакомлю Союз Композиторов с музыкой этого балета, как только он будет написан.

28 декабря 1948.

С. П.»

1948 год был самым страшным годом в его жизни. Уже то, что Прокофьев сумел пережить его, — казалось чудом.

Глава одиннадцатая ГОДЫ ИЗОЛЯЦИИ (1949–1953)