Сергей Николаевич Булгаков

В критике Булгаковым национал-социализма, особенно в «Расизме и христианстве», написанном после нападения Германии на СССР, следует выделить – кроме собственно православия – три ключевых идеологических и мировоззренческих компонента, причем некоторые из них автор затушевывает. Это – германофобия, выходящая за рамки неприятия теории и практики национал-социализма; идейный антибольшевизм в сочетании с искренней тревогой за судьбу России как государства и русской культуры; филосемитизм, но филосемитизм христианский и даже индивидуально булгаковский. Отношение мыслителя к событиям начавшейся войны определялось сочетанием этих компонентов.

Булгаков не афишировал свою германофобию, пытаясь скрыть ее за упоминаниями о «начале психеи, которое составляло душу романтизма»[1093], за ссылками на Гете и оговорками о «признании и величия и духовного здоровья Германии, которая преодолеет и теперешнее свое духовное заболевание»[1094], поскольку «разумеется, нельзя ставить вполне знак равенства между германством и расизмом»[1095]. Однако он настойчиво утверждал, что «гитлеризм есть, хотя по-своему, также звериный образ, но есть и настоящее порождение немецкого духа»[1096], неоднократно повторяя эту популярную в те годы мысль.

Для читателя «Размышлений о войне» и особенно «Расизма и христианства» очевидно, что Булгаков видел главного врага в «вечной» Германии – не конкретно в нацистском Третьем рейхе и даже не просто в германском государстве – и в «германстве», новейшим выражением которого является идеология Розенберга. Дело не только в христианстве и антихристианстве. Корни германофобии Булгакова очевидны. Это Первая мировая война, точнее, настроения начального периода войны, символизирующиеся знаменитыми формулами его друга Владимира Эрна «от Канта к Круппу» и «время славянофильствует». Один из несомненных источников вдохновения Булгакова – статья Николая Бердяева «Религия германизма» (1915), позднее вошедшая в сборник «Судьба России» (1918). В ее заглавии мы видим оба ключевых слова булгаковской критики национал-социализма.

Германофобия Булгакова в основе своей эмоциональна и иррациональна, что очевидно, например, из его рассуждений об отношении «германства» и России. «Есть особая предустановленность во взаимоотношении Германии и России, род эроса, поработительного со стороны германской и пассивно-притягательного с русской. <…> Между германством и Россией доселе – странно сказать – существовал род культурно-исторического романа взаимного притяжения (хищнического со стороны Германии), один как-то не мог обойтись без другого»[1097]. Давнее «взаимное притяжение» между Россией и Германией, прежде всего в сфере культуры, настолько очевидно и общеизвестно, что может казаться «странным» только убежденному германофобу.

Многие аргументы, приводимые Булгаковым (как, замечу, и Розенбергом), невозможно подвергнуть рациональной критике. Например, такое утверждение, которое могло бы принадлежать и первому, и второму: «Германство выражает собой мужеское начало духа, русская же стихия – женское»[1098]. Естественно вспоминается знаменитая фраза Бердяева по поводу Василия Розанова из статьи «О “вечно-бабьем” в русской душе», вошедшей в тот же сборник «Судьба России»: «В самых недрах русского характера обнаруживается вечно-бабье, не вечно-женственное, а вечно-бабье». «У русского народа есть государственный дар покорности, смирения личности перед коллективом, – продолжал Бердяев, не смущаясь говорить за весь русский народ. – Русский народ не чувствует себя мужем, он все невестится, чувствует себя женщиной перед колоссом государственности». Правда, Бердяев восставал против этого, возражая не только Розанову, но персонально названным Булгакову и Эрну: «В розановской стихии есть вечная опасность, вечный соблазн русского народа, источник его бессилия стать народом мужественным, свободным, созревшим для самостоятельной жизни в мире. <…> Это какое-то мление, недостойное народа, призванного к существованию совершеннолетнему, мужественно-зрелому». Между тем кайзер Вильгельм II – источник в своем роде авторитетный – придерживался иного мнения, считая «мужскими» народами и немцев, и русских в противоположность «женской» природе английской и французской цивилизаций[1099]. Кто прав, судить не берусь.