Сергей Николаевич Булгаков

Особого внимания заслуживает использование Булгаковым термина «расизм», который он употребляет как синоним германского национал-социализма в изложении Розенберга. Это непривычно для современного читателя, у которого слово «расизм» ассоциируется с учениями Жозефа Артюра де Гобино, Хьюстона Стюарта Чемберлена и Мэдисона Гранта, с деятельностью Ку-Клукс-Клана и практикой «апартеида» и лишь опосредованно с Третьим рейхом. Между тем Булгаков верно отметил именно то, что отличало национал-социализм от других тоталитарных и авторитарных идеологий – акцент на «крови и расе» в противоположность «государству» в фашизме, «классу» в коммунизме, «религии» или «конфессии» в фундаменталистских учениях. Далеко не все в булгаковской критике национал-социализма можно признать убедительным, но его подход оказался принципиально более верным, нежели марксистские рассуждения о «классовой сущности» доктрины Гитлера – Розенберга.

Прежде чем перейти к анализу сущности булгаковской критики национал-социализма в связи со Второй мировой войной, необходимо сказать о ее форме. «Расизм и христианство» представляет собой пространный, возможно, неотредактированный текст, с большим количеством смысловых и лексических повторов, основные положения которого можно изложить на нескольких страницах. Эта работа больше похожа на «мысли вслух», на попытку самого автора разобраться, уяснить себе происходящее или на проповедь, обращенную к единомышленникам, чем на четко выстроенный и логично обоснованный трактат, рассчитанный на еще не убежденных. Последнее характерно и для «Размышлений о войне».

Форма этих сочинений непосредственно связана с их содержанием. То, о чем пишет Булгаков, – вопрос веры, а не знания. Его утверждения основаны либо на библейских текстах (нередко в собственной интерпретации), либо на личных убеждениях. Он мыслил и писал аксиоматически и догматически. Приводимые им «доказательства» относятся к сфере веры, а не разума, поэтому спорить с ними невозможно. Почти так же мыслил и писал его оппонент Розенберг. Это спор двух мифологов, рассудить который невозможно в принципе.

Отметив в «Мифе ХХ века» «литературный блеск и остроту»[1084], Булгаков вынес вердикт в отношении автора: «Розенберг не является значительным как мыслитель, но в пользу его говорит исторический контекст, та стихия, которую он несет в себе, именно немецкой национальной гордости и мощи»[1085]. Объясняя, почему он уделяет его критике столько внимания, Булгаков характеризует национал-социализм в исполнении Розенберга как «целое мировоззрение, действенную идеологию», «философию истории» и «религиозное мироощущение»[1086], а его труд как «симптом духовного состояния, определяющего волю германства к гегемонии в мире»[1087]. Выделим ключевые слова: «религиозное мироощущение», «германство», «гегемония в мире».

Откровенно нехристианский, а во многих случаях и антихристианский характер философствования и проповеди Розенберга был очевиден для его современников, хотя сам автор «Мифа ХХ века», отвечая критикам в предисловии к третьему изданию книги (1931), постарался смягчить этот момент, утверждая, что его высказывания преувеличены и извращены оппонентами[1088]. В целом верно изложив то, что главный нацистский мифолог писал о христианстве, Булгаков подчеркнул, что «его поправки и дополнения к образу “Иисуса” также, конечно, не мирятся с сокровищем нашей веры и упования и не заслуживают опровержения», но «мир не может забыть его или просто отречься, сделав как бы несуществующим»[1089]. Иными словами, он считал себя обязанным критиковать Розенберга и показать пагубность его учения.

В чем главная опасность нацистского «расизма» с точки зрения православного мыслителя Булгакова? В том, что учение Розенберга не только противопоставляет себя христианству и борется с ним, но выступает как религиозная альтернатива ему[1090], «суррогат религии»[1091]. Булгаков признавал силу и привлекательность этой альтернативы для современников, что делало его оценки еще более резкими. «Расизм в религиозном своем самоопределении представляет собой острейшую форму антихристианства, злее которой вообще не бывало в истории христианского мира. Она злее прямого воинствующего безбожия французских энциклопедистов, ненависти к святыне марксистов и варварства большевиков, потому что все они противопоставляют христианской вере неверие, пустоту отрицания и насилие гонения, не имея собственного положительного содержания»[1092]. «Положительное содержание» здесь – не оценка, но указание на действенную альтернативу христианству, которую предлагает национал-социализм в отличие от антихристианских доктрин энциклопедистов, марксистов и большевиков (в них Булгаков видит только отрицание христианства, а не попытку заменить его). К этому вопросу мы еще вернемся.