В статье «Письма из России. II. Самодержавие и православие. (Посвящается искренним приверженцам православной церкви)», помещенной в нелегальном либеральном журнале «Освобождение», вышедшем в Штутгарте в 1902 году, Булгаков обвинял самодержавие в духовном насилии над церковью. Православная церковь порабощена «цезарепапизмом», «порабощена до полной почти потери нравственного сознания полицейско-самодержавным государством»[936]. Само богослужение осквернено раболепством перед самодержавием. Полицейские функции навязаны церкви самодержавием, ибо «жандармы души важнее жандармов тела»[937]. Булгаков испытывал омерзение от Мережковского, который усматривал «мистический характер самодержавия»[938]. Булгаков оценивал положение церкви как худшее, чем «открытое гонение». Он осуждал о. Иоанна Кронштадтского, который «суконным языком» выступал против «мятежников» в защиту самодержавия[939]. Отсюда Булгаков делал вывод, что «искренние православные» должны объединиться со всеми протестующими – православными и неправославными, религиозными и атеистами – в борьбе против самодержавия[940]. Булгаков сожалел, что церковные организации не участвуют в социальной борьбе современности; было бы желательно участие духовенства в классовой борьбе: «Какое прекрасное поле деятельности нашло бы русское духовенство, если бы оно во имя христианской заповеди любви захотело помочь обездоленным классам в их жизненной борьбе!»[941] Булгаков надеялся, что «русский народ, ныне деспотически управляемый, покажет, может быть, образец демократического строя»[942]. Показал!
В статье «Очерк о Ф. М. Достоевском. Чрез четверть века (1881–1906)» Булгаков писал о самодержавии так, как думала и писала вся либеральная и радикальная интеллигенция. Для него самодержавие «было и остается историческим несчастьем, тяжелым крестом для русского народа»[943]. Булгаков писал в те годы: «Благочестивейший самодержец, официальный защитник, покровитель и глава православной церкви есть самый злой ее враг и гонитель, парализующий всю жизнь в церкви»[944]. «Царь окончательно отделился от народа бюрократическим “средостением”, и речь об отношениях отца к детям утеряла всякий смысл, гораздо точнее действительное положение вещей может быть уподоблено отношению между завоевателями и завоеванным народом, ханскими баскаками и Русью. Россия вступила в мрачную эпоху бюрократического деспотизма, от которого в ужасе отшатнулись бы искренние славянофилы»[945]. Там, «где царствует бюрократия под предлогом и под псевдонимом самодержавия», там «раскрылись врата ада, из пасти которого в Россию вселяются полчища демонов и несут России ужасы междуусобной войны, всеобщего озверения и взаимного истребления»[946]. Это Булгаков называл «бюрократическим нигилизмом», «татарщиной». Бюрократизм стремится подчинить себе Церковь, что является осквернением святынь: «Он стремится превратить официальную русскую церковь в атрибут государственности и средство для поддержания своего престижа, а церковные алтари в черносотенные кафедры»[947]. Здесь Булгаков различает «благочестивого самодержца» и царство бюрократии, отделившее Царя от народа. «Бюрократический деспотизм» отличен от власти Царя. Это влечет Россию к гибели.
Бюрократическому самодержавию Булгаков противопоставлял «по-европейски» организованную утопию: «Тогда он <народ> сумеет устранить обман и самозванство, столь дорого ему стоившие, и уже деловым образом, по-европейски, устроит свои дела, вне всяких обольщений, при холодном, прозаическом свете рабочего буднего дня; он установит народное представительство по четыреххвостной или семихвостной формуле, которое будет верно и честно блюсти интересы народа, беречь его кошелек, устранять тяжелые последствия самодержавия»[948]. Это народное представительство должно будет сочетать внешние формы европейского парламентаризма и «идеал торжествующей, победившей государство церкви»[949]. Поразительная слепота в отношении и к европейской, и к русской истории. Ведь знал же Булгаков историю Французской революции и пережил русскую революцию 1905 года, знал и о положении христианства на Западе.
В том же 1906 году в статье «Церковь и государство» Булгаков утверждал «право на революцию»: «Государственный переворот становится обязателен постольку, поскольку он совершается не во имя отрицания права и законной “власти”, но именно ради ее утверждения, ради борьбы с узурпаторами власти за истинную власть»[950]. Преп. Сергия Радонежского Булгаков назвал «революционером» за то, что он благословил Дмитрия Донского на битву с Мамаем (тогдашним Самодержцем).