Сергей Николаевич Булгаков

Здесь идеи описываются как отправная точка проявления космоса. В целом упомянутые здесь выражения создают впечатление, что следовало бы рассматривать как «мир» или «космос», строго говоря, именно божественную Софию или, по крайней мере Софию, рассмотренную вместе с чувственно-материальным космосом, когда Булгаков говорит, что «в нас говорит мир, вся вселенная». В этом случае выходит, что сущностью мира оказывается живая божественная София как мировой логос, т. е., по определению Булгакова, в «Философии имени», энергия Божественного Логоса. Следовательно, данная сущность мира вообще нетварна. Это, конечно, неудобно.

Но перед нами вырисовывается довольно стройная двуполярная система, состоящая, с одной стороны, из энергийного потока, исходящего из Бога через Софию, и из личности, получающей божественное самооткровение, – с другой.

* * *

В конечном счете, казалось бы, после всего отмеченного, следовало бы просто констатировать, что субъект самооткровения – София. Мы можем сказать, что описанная конструкция, характеризующая исходную софиологическую модель Булгакова, лежит в глубинной основе и «Философии имени». Но известная нам основная формула, предложенная философом в «Философии имени», иная и трехчленная: подлежащее, сказуемое и связка. Мы можем рассматривать «Философию имени» в качестве попытки выделить из Софии как субъект самооткровения ту сферу, которая достойна быть названа именно как «мир», или «космос». Если выразить эту новую установку формой вопроса, то его можно сформулировать так: действительно только ли Божественная София высказывается человеческой личностью? Рассмотрим тройную, или троичную, формулу саморождения слова в «Философии имени»:

«Трансцендентно-актуальное (первая ипостась бытия) смотрится в бытии имманентном, раздельном расчлененном идеями, словом (вторая ипостась бытия) и опознается действенно тр evepyeia, утверждает себя именованием, в связке опознает свое единство трансцендентного и имманентного (третья ипостась)»[824].

Ясно, что сфера идей считается второй ипостасью бытия и четко отделена от «трансцендентно-актуального», представляющего собой первую ипостась бытия. А первая ипостась бытия, по определению Булгакова, есть «именуемое», «подлежащее», трансцендентное по отношению к идеям, и также «трансцендентный ноумен, оно(а, кантовская “вещь в себе”»[825]. Это такой ноумен, который имеет слово, как свою энергию:

«Имя, феномен, потому есть откровение вещи, ноумена, что здесь проявляется ее действенность, evepyeia. Вещи выходят из себя, становятся уже космической вещью»[826].

Мы должны выяснить, кто или что есть данный трансцендентно-актуальный субъект, который не является идеями. Но тут перед нами встает сложная проблема, в которую прежде всего следует внести ясность. Дело в том, что состоятельна и такая точка зрения, согласно которой первой ипостасью бытия или «именуемым» может оказаться просто человеческая личность (по крайней мере, эта тенденция явно просматривается в «Трагедии философии»). Рассмотрим булгаковское определение личного местоимения, придающего «я» в высшей степени положительное значение. Во второй главе «Философии имени», вслед за объяснением, что имя существительное есть акт, свидетельствующий о конкретном наличии определенной идеи в бытии, Булгаков переходит к вопросу о роли местоимения, прежде всего личного местоимения «я». По конкретному примеру, приведенному Булгаковым, имя существительное «змей» предполагает фундаментальное предложение или суждение: «это есть змей». В свою очередь данное суждение, как и любые суждения, содержит в себе невидимое личное местоимение «я». Как описывает Булгаков, «я» представляет собой своего рода раму, которая не имеет собственного содержания. «Я» – такой субъект, который, раз получив вызов от «вещи» и «наполнившись» собственной идеей этой вещи, делает из любого предмета познания свой предикат. А «я» как таковое, содержимое в любом суждении, напоминает кантовскую трансцендентальную апперцепцию и, как часто отмечается, представляет собой подобие соловьевского понятия Абсолютного как неопределимого трансцендентного Абсолютного субъекта, имеющего свой потенциальный предикат. Перед нами конструкция человеческого «я» как малого абсолютного подобия Бога в качестве Большого Абсолютного. Это обнаружение через вслушивание. Действительно, «я» придается и такое определение, как «сущее»:

«Само же я есть именование абсолютно неименуемого, это есть сама owia, обнажающаяся в феноменах как первородящая энергия. <…> Оно выражает собой усию (ouoia), по отношению к которой обнаружениями энергии, энергетическими феноменами является всякое бытие, всякое высказывание: это первая ипостась бытия, в которой родится вторая, – слово, и которая, сознавая свою связь с этим словесным выражением, видя в ней себя и свое откровение, в функции предикативности осуществляет и третью свою ипостась»[827].