Сергей Николаевич Булгаков

Итак, речь идет о природе «основоположений социологического познания», которые вносятся как априорные, но не являются результатом обобщения и, таким образом, не онтологизируются. Также и феномен социального детерминизма – он – не логический вывод, полученный с помощью индукции или дедукции, фиксирующий некую онтологию, но методологическая предпосылка, вводимая самим исследователем. И поэтому так важно, подчеркивает Булгаков, из каких представлений исходит исследователь. Если он «загипнотизирован своей собственной методологией», основанной на критериях и идеалах естествознания, то свобода и творчество оказываются вне его поля зрения, утрачиваются эти важные факторы, которые «вносят в социальную жизнь нечто совершенно новое и индивидуальное, что нарушает постулируемое социологией единообразие и всеобщую типичность социальной жизни»[585]. Он полагает, что «это единообразие и эта типичность есть только фикция», не соответствующая конкретной социальной действительности, и одновременно замечает, что в этом социальная наука «не отличается от других наук, также придерживающихся своих методологических условностей».

Но как же тогда достигается Истина или «отблеск ее», если имеют место «методологические условности»? Булгаков не избегает, но прямо ставит этот вопрос: «Каким образом заведомо фиктивные, методологические предположения наук не препятствуют тому, что наука выдерживает практическое испытание, оказывается технична, т. е. фактически пригодна к ориентировке в действительности?» Как возможна политика, если она «более приблизительна, неопределенна, оставляет много места искусству, интуиции». Ответ традиционен для философии и состоит в том, что «онтологические корни социальной науки, как и всякой науки, во всеобщей связности бытия. Все находится во всем и все связано со всем – это общее онтологическое основание наук остается в силе и для социальной науки»[586]. Сегодня этого, разумеется, недостаточно, хотя само положение по-прежнему не вызывает возражений. Это понимает и Булгаков, поэтому для выяснения соотношения методологических принципов и научного результата – истинного знания обращается к анализу конкретных областей: соотношению социологизма и историзма, проблемам социальной политики, политической экономии, противоречиям экономического материализма.

Критикуя механистическое понимание социального детерминизма, Булгаков существенно уточняет понятие причинности, различая разные способы причинения: механического как причинения через необходимость и творческого как причинение через свободу (живая причинность), которая может обнаруживаться как в закономерных, так и в случайных явлениях. «Человеческая свобода имеет очень мало общего с абсолютным окказионализмом или индетерминизмом: действуя в определенных рамках (или терминах), она ими и детерминируется, хотя никогда она не детерминируется механически, пассивно, машинообразно, и потому всегда сочетается с индивидуальным или творческим коэффициентом. Но никоим образом нельзя сказать, что именно лишь “случайные” причины или индивидуальные отклонения от этих средних терминов связаны с свободой, остальные же с необходимостью: как деяния все они одинаково свободны, а как продукты, одинаково детерминированы»[587]. Столь глубокое понимание Булгаковым причинности и детерминизма в познании существенно отличается от вульгаризированных и упрощенных трактовок в статьях и словарях советских философов в середине прошлого века, когда детерминизм часто сводился только к причинности, а термин «индетерминизм» трактовался как «идеалистическое отклонение», и только в 1970-х годах, особенно под влиянием теоретической и экспериментальной физики, существенно изменилось понимание как причинности, так и самого детерминизма[588]. Следует отметить, что изменилось само значение и место методологии детерминизма как обязательной для марксистской философии. Как показал Б. Г. Юдин, в сегодняшних проектах, например, развития и совершенствования личности, «акцентируется не детерминация, а конструирование и реконструирование человеческого существования. Соответственно, в качестве исходной и конечной точки нынешних проектов выступает именно отдельная человеческая жизнь. В контексте теорий и подходов, подчеркивающих детерминацию – социальную или генетическую – отдельного человеческого существа, главное внимание направляется на некоторое общее начало, на сущность индивида.»[589]. Именно эти идеи были близки Булгакову еще в начале прошлого века.