Читаем Сергей Нечаев полностью

Молодежь затеснилась у выхода на перрон. Через минуту появились жандармы. С оглушительным криком, свистками, сжав кулаки, бросилась молодежь им навстречу. Жандармы невольно отступили на шаг, и молодежь окружила Нечаева. Началась свалка. Публика в панике разбежалась, оставив смельчаков на опустевшем перроне лицом к лицу с полицией. Но силы оказались слишком неравными. Конвой был усиленный и хорошо вооруженный, к нему на помощь подоспели русские шпики, а Нечаев был закован в кандалы. Через минуту два жандарма втолкнули его в вагон, пока остальные продолжали избивать его неудачных освободителей. Дверь вагона захлопнулась. Нечаева увезли в Россию.

Через несколько дней, опасаясь мести, спешил улизнуть из Швейцарии Стемпковский. На том самом перроне, где друзья в последний раз видели Нечаева, нетерпеливо шагал предатель. Руки были запрятаны в карманы, воротник поднят, голова опущена в землю, как у страуса, прячущегося от опасности. Кто-то загородил ему дорогу. Стемпковский поднял глаза и помертвел: прямо в глаза уставилось черное дуло револьвера. Раздался выстрел, и предатель упал. Поднялась тревога. Стрелявших схватили и увели. Жандарм наклонился над убитым. Стемпковский медленно раскрыл глаза, обвел окружающих и, убедившись, что опасность миновала, стал подыматься перепуганный, но невредимый.

ШЕМЯКИН СУД

Александр II охотно сдержал данное слово. Нечаева судили только как уголовного преступника. Не в интересах правительства было снова вызывать грозную тень «Народной Расправы».

— Подсудимый, признаете ли вы себя виновным?

— Я — эмигрант. Подданным русского императора быть перестал. Формальности вашего судопроизводства не имеют для меня никакого значения. Я признавал бы позорным для себя допустить судить мое поведение…

— Вывести подсудимого!..

Жандармы поволокли его из зала, и уже в дверях раздался его возглас:

— Рабом вашего деспота я быть перестал!.. Долой деспотизм!

Офицер втолкнул его в маленькую комнатку и обрушился на него с кулаками.

Через несколько минут его опять привели.

— Подсудимый, вы обвиняетесь в убийстве из личной ненависти.

— Убийство студента Иванова — политический акт.

— Вывести его.

Опять маленькая комнатка, грубые жандармы и дикие, оскорбительные побои.

Царское правительство сдержало слово. Прокурор в двухчасовой речи доказал, что убийство было совершено с целью… ограбления.

Председатель поднял коротко остриженную голову:

— Подсудимый, вы ничего не имеете сказать в свое оправдание?

— Я считаю унизительным для своего имени защищаться от клеветы, очевидной для всех. Правительство может отнять у меня жизнь, но честь останется при мне.

Старый лицемер кротко обернулся к присяжным:

— Прежде чем вы будете решать, виновен ли этот человек, я хотел бы вам напомнить слова из высочайшего манифеста: «Да царствует милость в судах!»

Нечаев негодующе отрезал:

— А меня бил жандармский офицер!

Двадцати минут было достаточно присяжным для вынесения приговора:

«Подсудимого Нечаева, лишив всех прав состояния, сослать в каторжные работы на двадцать лет».

<p>Глава пятая</p><p>АЛЕКСЕЕВСКИЙ РАВЕЛИН</p>

Нечаев очутился в страшном Алексеевском равелине. Отсюда еще никто не выходил. Отсюда уже никогда не выйти и ему.

Потянулись жуткие дни мертвого одиночества, могильного безмолвия, убивающего бездействия. Могильная тишина, от которой ушам становилось больно, раздиралась только дикими отчаянными воплями несчастного, томившегося где-то вблизи, уже сошедшего с ума узника. Нечаев в ужасе вскакивал ночью со своей постели, заслышав безумный крик. Он чувствовал, что и его, как новую добычу, подкарауливает та же участь. В бессильном бешенстве сжимал он зубы, а днем ходил понуро взад и вперед и мучительно искал спасения. Повеситься на прутьях железной решетки?.. Нет. Его жизнь еще будет нужна. Как же сохранить свою жизнь и рассудок?

Нечаев нашел выход. Через несколько дней он обратился к смотрителю:

— Будьте добры, испросите для меня разрешения пользоваться книгами и бумагой для литературных занятий.

Потом немного помолчал и добавил:

— Я очень хорошо понимаю свое положение; может быть, я здесь и жизнь кончу, но все-таки не хотелось бы оставаться без всякого дела; согласитесь, рассудок потерять можно!

Просьба Нечаева была доложена царю.

Третье отделение скоро обʼявило, что исполнит ее.

СТОЛКНОВЕНИЕ

Прошло несколько недель.

У Нечаева появились книги. Он повеселел и даже стал вежливее с тюремщиками.

В это же время был назначен новый смотритель равелина. Казенные деньги, шедшие на содержание заключенных, стали оседать в его кармане.

Нечаев поднес ко рту ложку горячей мутной водицы и выплюнул. Мясо было гнилое. Есть нельзя было.

На утро вошел смотритель.

— Я есть ничего не буду! Уберите чай!

— Что это значит?

— То, что вы меня падалью кормите. С голоду уморить хотите.

— Молчать! Будь благодарен за то, что дают! А не будешь есть — силой заставлю…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза