Сергей Иосифович Гессен

Итак, «практика есть критерий истины» является избитым выражением, однако при этом потерявшим свой правильный смысл, заключающийся в том ограничении самой практики, которое содержится в этом определении: критерий истины, но не сама истина, то есть практика как критерий, что означает осмысление практики, понимание практики как критерия. Именно так понимает взаимосвязь теории и практики Гессен. Практика сама требует уровня критериальности и уже на таком уровне может выступать своеобразным «фильтром» теории.

Каковы же самые общие штрихи, самая общая схема подобной практической философии русского мыслителя, какими философскими способами, приемами, методами он пытается «скрепить» практику с теорией?

Во-первых, русский философ отмечает, что мистика и метафизика – это две грани неверного «преодоления» пустого теоретизирования, которых следует избегать. Метафизика, по мнению Гессена, возникает там, где нарушаются границы между отдельными областями знания и культуры. Мистика грешит тем же самым и является поэтому разновидностью метафизического знания, но в отличие от метафизики рациональной она нарушает не внутренние границы философии и культуры, но границы внешние, стремясь разрушить границу рационального и иррационального[177].

Но если теоретическое неверное преодоление пустой теории в целом вопрос опять же теоретический, то на практике такая абсолютизация теоретизирования приводит к плачевным результатам. В частности, во взглядах на историю – к утопизму, который дискредитирует саму теорию, чего, по мнению Гессена, допускать нельзя, ибо здесь нас ждет противоположная крайность «беспринципного и узкопрактического отношения к действительности»[178].

Если говорить далее о существе неокантианской методологии, то оказывается верной такая черта, подмеченная и русскими неокантианцами (в частности, Б. В. Яковенко писал о философской позиции Когена как синтезе Канта и Гегеля), как активное задействование диалектики. Здесь не место подробно останавливаться на специфике гегелевского и неокантианского понимания диалектики. Укажем только на то, что у неокантианцев диалектика подразумевает не однозначное «снятие» низшего высшим, то есть более ранних философских идей более поздними, но возможность интерпретации той или иной идеи философа, исходя не только из конкретно-исторического контекста жизни и творчества этого философа, но и из контекста концептуальных построений самого интерпретатора.

Об этом, собственно, ведет речь и Гессен, когда он в Предисловии к своей работе «Основы педагогики» кратко замечает по поводу метода, которым он намеревается пользоваться: «Хотя в самой книге, – пишет он, – у меня не было возможности остановиться подробно на проблеме философского метода, я надеюсь, что читатель уловит существо защищаемой мной философской точки зрения из тех конкретных приложений ее к педагогическим вопросам, которые составляют собственный предмет настоящего исследования. Эту точку зрения можно было бы обозначить как попытку синтеза разума и интуиции, монизма и плюрализма, рационализма и иррационализма. Поскольку она приближается к “принципу гетерологии”, развиваемому Риккертом в его последних трудах и намеченному в своеобразной форме безвременно погибшим на войне Ласком. Впрочем, если существо “гетерологии” видеть в том, что противоборство двух начал она превращает в единство двух моментов, и что для нее “одно” постигает и сохраняет себя, как то же самое, лишь через обнаружение в нем “другого”, то можно сказать, что в ней в сущности обновляется вечный мотив философской мысли, мотив диалектики…»[179].

Собственно, в проблеме философской практики мы у Гессена, как ни у кого другого из русских философов, сталкиваемся с проблемой разведения понятий практической философии и философской практики или «конкретной философии». Если практическая философия есть этика, то философская практика есть педагогика. Здесь Гессен соглашается с мнением Наторпа, повторяя его слова из работы «Философия как основа педагогики» (М., 1910. Пер. и пред. Г. Г. Шпета) о том, что «педагогика вообще есть не что иное, как конкретная философия»[180].

Но у того же Наторпа Гессен отмечает невыдержанность этого обозначенного выше различения и, собственно, сведение педагогики к этике. Краткие рассуждения о характере «Социальной педагогики» Наторпа дают нам возможность понять и характер того своеобразия, который должна иметь собственная концепция Гессена. Русский философ пишет: «В основе педагогики лежат, по его (то есть Наторпа. – В. Б.) мнению, логика, эстетика и этика. В своем главном педагогическом труде «Социальная педагогика» (русский перевод А. Громбаха, СПб. 1911) Н. дает систему такой философской педагогики. К сожалению, при фактическом развитии системы логика

и эстетика отступают на задний план, и вся педагогика основывается на этике, в силу чего педагогика Наторпа сводится главным образом к теории нравственного образования»[181].