Серебро и свинец, иной вариант

Однако палатка, как ни крути, была отдельная. В ней была койка, стол, на который можно было опереться локтем, стул, на который можно было сесть (и еще один, который Лева не то сломал сам, не то выявил скрытый дефект — короче, на него сесть было нельзя), тумбочка, куда Левины пожитки можно было поместить восемь раз, и лампа, которая иногда горела (а иногда — нет, причем закономерности Лева пока не выяснил). Еще была горстка книг, которые Лева нашел сложенными аккуратной стопочкой почему-то в ящике из-под гранат: две полезные, три — нет, и «Материалы XXIV съезда КПСС». Материалы Лева спрятал под подушкой, решив, что оставлять их в ящике — политически незрело, потом устыдился и перепрятал в тумбочку, а все остальное уложил на стол.

Первое утро в новом мире Лева Шойфет начал с того, что проспал побудку. Поэтому его растолкали в шесть часов утра довольно невежливо, приказали одеться, выгнали из палатки, заставили минут пять выслушивать идиотский спор о том, касается ли лейтенанта Шойфета утреннее построение, потом явился Краснов, на всех, включая безответного Леву, наорал и отправил переводчика досыпать. Лева исполнительно доспал, в результате чего опоздал на завтрак и начал трудовой день холодными макаронами. Макароны были невкусные, но словоохотливый повар уверял Леву, что так роскошно, как здесь, кормят разве что кремлевских курсантов.

После завтрака обнаружилось, что делать Леве нечего. До сих пор миссия помощи не сталкивалась с местным населением и тем более не вела разговоров. Все данные, какими располагало командование, были получены при помощи беспилотных самолетов-разведчиков с фотокамерами, облетавшими окрестности на высоте двадцати километров. Потом фотографии изучала команда картографов с лупами, споря до хрипоты, то ли на этом холме деревня стоит, то ли у эмульсии зерно такое. Только в последние дни руководство согласилось выделить вертолет для получения более детальной информации. Летчики видели несколько деревень, довольно больших, узкие дороги, а один клялся мамой и партбилетом, что на отдельно стоящем холме приметил замок совершенно средневекового вида.

Краснов, к которому рискнул обратиться одуревший лингвист, пообещал, что в течение дня все изменится, а до тех пор потребовал не приставать к нему с дурацкими вопросами. Общаться с товарищами по несчастью Леве как-то не хотелось, поэтому он отправился в палатку с намерением сбросить нелепые сапоги и полистать «Компаративную лингвистику».

Стрекот вертолета поначалу прошел мимо Левиного сознания, все еще занятого проблемой большого сдвига гласных в среднеанглийском наречии. Только когда еле слышное цокотание переросло в мощный рокот, грозивший пробить полог палатки и смести лингвиста вместе с учебником, Лева понял, что происходит нечто не вполне ординарное. И как раз в этот момент в палатку ворвался незнакомый Леве старлей.

— Товарищ… лейтенант, — скомандовал он, — срочно к майору Краснову!

— Угу, — по привычке брякнул Лева и, натолкнувшись на недоуменный взгляд, поправился: — Так точно!

— По уставу положено отвечать «есть!», — поправил старлей язвительно.

Лева промедлил секунду, нагнувшись завязать шнурки, которых на сапогах отродясь не было. Старлей зашипел сквозь зубы, и лингвист опрометью ринулся из палатки.

Вертолет садился посреди базы, напротив командирской палатки. Ветер ударил Леве в лицо, такой сильный, что веки под его давлением закрывались сами. Вот коснулись земли маленькие, словно игрушечные колеса, стих оглушающий рокот, и не успел замереть пятилопастной, будто красная звезда, винт, как из люка начали один за другим выпрыгивать неуловимо похожие друг на друга парни в пятнистой камуфляжной форме.

К командиру подошел Краснов, спросил о чем-то — Лева стоял далеко, и уши его еще ныли от звукового удара, так что лингвист ничего не услышал, — кивнул, явно довольный ответом. Командир махнул рукой, и двое парней покрепче бросились помогать вылезающему из вертолета человеку. Тот, впрочем, спрыгнул сам, сделал пару шагов и застыл, оглядываясь.

Лева понял, что это туземец, раньше чем осознал это. Лучшее в мире образование подсказывало, что крестьянин времен мрачного Средневековья должен быть грязен, обтрепан, изможден, забит — короче говоря, заэксплуатирован до полусмерти. Человек, стоявший около вертолета чуть ссутулившись, точно опасался задеть макушкой лопасти, был каким угодно, только не забитым. Слишком уверенно он стоял, попирая широко расставленными ногами утрамбованную площадку, и слишком бесстрашно оглядывал ряды палаток, собравшуюся неизвестно откуда толпу. Незнакомые одежды и непривычные повадки пришельцев из параллельного мира не вызывали в нем опасения или суеверного ужаса.