Серебряный орел

После двух лет непрерывных походов и сражений в Александрии вроде бы можно было отдохнуть и расслабиться. Но вместо этого Фабиола, оказавшись из-за волнений взаперти в своих покоях, думала только о Цезаре. Она решила, что попытка насилия, которую он предпринял в Равенне, вполне доказывает его виновность. И подтверждает догадку о ее происхождении. Последнее открытие не доставило ей той радости, какую она ожидала. Напротив, Фабиолу переполняло темное, злобное удовлетворение. После стольких лет поисков исполнилось одно из самых вожделенных ее мечтаний. Теперь нужно было готовить месть, но ей казалось недостаточным просто под покровом ночи всадить Цезарю острый нож между ребер. Не то чтобы Фабиола боялась, что сама погибнет при этом. Вовсе нет. Ромул, по всей вероятности, был мертв, а какой тогда смысл ей цепляться за жизнь? Нет, Фабиолу удерживала лишь мысль о том, что Цезарь не заслуживал быстрой смерти. Как ее мать в соляных шахтах, он будет умирать долго и мучительно. И хорошо бы от рук тех, кому он верил больше всего. Но следовало соблюдать особую осторожность. После Алезии Цезарь не доверял Фабиоле, а ведь нужно было добиться того, чтобы его отношение к Бруту не изменилось. Это, учитывая то, чего хотел от нее Цезарь, было очень непростой задачей.

Впрочем, сейчас наибольшую опасность представляла толпа бесновавшихся египтян, которые стремились разорвать их всех на куски. Для человека, который пытался скрупулезно подготовить чужую смерть, такое положение было просто удручающим. Так что Фабиоле ничего не оставалось делать, разве что продолжать понемногу вселять в Брута недоверие к Цезарю, и она с трудом сдерживала свое негодование.

Между тем жестокие уличные бои происходили каждый день. Хотя и установилось некое подобие статус-кво, но долго такое положение продолжаться не могло, а Цезарь и его малочисленное войско были отрезаны от своих трирем — единственного средства спасения.

— Из Иудеи и Пергама идет помощь, — сказал Брут. — Через неделю самое позднее войска будут здесь.

— Неужели? — вновь возвысила голос Фабиола. — Это вилами на воде писано. Если нет никаких сомнений, то зачем готовится бессмысленная атака на гавань?

— Мы должны вернуть себе корабли. А захват острова Фарос даст нам преимущество перед египтянами, — ответил он и добавил, покраснев: Ты же знаешь, что я не могу ослушаться прямого приказа.

Главное — осторожность, думала Фабиола. Хотя Брут очень серьезно воспринял те слова, которые она сказала ему наутро после боя при Фарсале, он все еще любил Цезаря.

— Я боюсь за тебя. — Она говорила чистую правду.

Ночные рукопашные бои были очень опасны, и римляне несли большие потери. Брут ей действительно нравился, но, кроме того, он был ее спонсором и защитником. Потеряв Брута, Фабиола лишилась бы единственной надежной опоры в жизни. И ей не осталось бы ничего, кроме как вернуться к проституции. Пусть даже ей удалось бы ограничиться одним клиентом, разница будет невелика. Поэтому Фабиола не позволяла себе даже думать о таком обороте событий.

Выражение лица Брута смягчилось.

— Марс сохранит меня, — сказал он, — как всегда.

— И Митра, — добавила Фабиола. И обрадовалась, когда он кивнул с довольным видом.

— Цезарь намеревается этой ночью не только завладеть гаванью. Он отсылает меня обратно в Рим, чтобы я посоветовался с Марком Антонием и набрал побольше подкреплений, — сообщил Брут и вдруг снова помрачнел. — Еще он приказал, чтобы я оставил тебя здесь. Наверное, боится, что ты будешь отвлекать меня от обязанностей.

Фабиола уставилась на него. Последние слова не на шутку испугали ее.

— А ты?..

— Я не согласился. Поспорил с ним, — ответил Брут. — Вежливо, конечно.

— И?..

— Он не слишком обрадовался, — усмехнулся Брут. — Но ведь я один из лучших его военачальников. Так что в конце концов он согласился. Теперь довольна?

Фабиола, удивленная и обрадованная, крепко обняла его. Этой жаркой чужой страной она была сыта по горло.

А если Цезарю удастся уцелеть, она будет ждать его. В Риме.

* * *

Ближе к вечеру звероловы разбили лагерь в безопасном месте на берегу озера Мареотис, у самых городских стен. Два друга надели доспехи и вооружились, как могли. Пока они плавали с пиратами, у них были и грубо сделанные щиты, и дрянные железные шлемы, но все это погибло вместе с дау.

— Думаю, не стоит расстраиваться, — сказал Ромул, накинув на плечи легкий шерстяной плащ. Можно было не сомневаться, что им предстоит столкнуться с какими-нибудь врагами, и, не имея полного боевого снаряжения, он чувствовал себя голым, но все же бодрился. — Теперь никто не обратит на нас внимания.

— Ты прав, в этом-то все и дело, — ответил Тарквиний, одетый точно так же. Он вытащил наружу серебряную цепочку, которую всегда носил на шее. На ней висела круглая золотая бляшка с изображением жука-скарабея. Ромул никогда прежде не видел у гаруспика такого украшения.

— Это еще зачем?

Тарквиний улыбнулся.

— Для удачи.