Сердцедёр

Жакмор достал из сумки несколько таблеток тонизирующего средства и проглотил их. Силы ему еще понадобятся. Потом отвязал грелку и со всей силы хватил ею об пол, чтобы вызвать прислугу. Внизу забегали, потом кто-то стал взбираться по лестнице. В комнату вошла няня, вся в белом, как на китайских похоронах.

— Приготовьте инструменты, — сказал Жакмор. — Как вас зовут?

— Меня-то? Беложо, сударь, — ответила она, выговаривая слова по-деревенски.

— В таком случае я лучше вообще не буду звать вас по имени, — проворчал Жакмор.

Девушка ничего не ответила и принялась надраивать никелированные инструменты. Жакмор подошел к кровати. Женщина вдруг перестала кричать. Боль насиловала ее.

Жакмор извлек из сумки бритву и ловко побрил лобок роженицы. Потом одним махом очертил белой краской операционное поле. Няня, немного удивленная, внимательно следила за ним: ее познания в акушерстве дальше отела не шли.

— У вас есть медицинский справочник? — спросил Жакмор, укладывая помазок в сумку.

Тут он снова склонился над женщиной и подул на краску, чтобы она сохла быстрее.

— Куда там! Только Полный Каталог Французской Военной Промышленности да песнопения города Сент-Этьен, — ответила няня.

— Вот досада. Впрочем, может и в них найдется что-нибудь подходящее, — сказал Жакмор.

Не слушая, что скажет на это кормилица, он рассеянно обвел глазами комнату, как вдруг взгляд его упал на дверь, за которой томился Анжель.

— Кто это там тоскует за дверью? — спросил Жакмор.

— Да хозяин, — ответила няня. — Заперли его.

В этот момент роженица вышла из состояния оцепенения и несколько раз вскрикнула особенно пронзительно. Ее руки то сжимались в кулаки, то снова разжимались. Жакмор повернулся к няне:

— А таз у вас найдется?

— Сейчас пойду что-нибудь поищу, — ответила няня.

— Да поворачивайтесь, дурища вы эдакая, может, хотите, чтобы она нам парочку простыней испортила?

Няню вихрем сдуло из комнаты, и Жакмор с удовольствием услышал, как она грохнулась на лестнице и расквасила себе физиономию. Он подошел к женщине и нежно погладил ее перекошенное от страха лицо. Она судорожно сжала его руку в своих руках.

— Хотите увидеть мужа? — спросил Жакмор.

— О, да! — ответила она. — Но только сначала дайте мне револьвер, он в шкафу.

Жакмор замотал головой. Вернулась няня с круглым ушатом для вычесывания собачьей шерсти.

— Больше ничего нет, придется этот приспособить, — сказала она.

— Помогите мне подложить его ей под поясницу.

— Но край-то ведь острый, — заметила няня.

— Разумеется, — подтвердил Жакмор, — именно так их и наказывают.

— Да зачем же, — пробормотала няня. — Она же не сделала ничего плохого.

— А что хорошего она сделала?

Края неглубокой лохани врезались в расплющенную спину женщины.

— Что же дальше? — вздохнул Жакмор. — Ничего себе работка, как раз для психиатра.

IV

Он размышлял, находясь в полной растерянности. Женщина перестала кричать. Служанка, замерев, смотрела на него взглядом, лишенным всякого выражения.

— Нужно, чтобы отошли воды, — сказала она.

Жакмор без возражений согласился. И тут, удивленный, он поднял голову. Свет угасал.

— Солнце, что ли, заходит? — спросил он.

Няня пошла к окну проверить. День улетал за утес. Подул тихий ветерок. Она вернулась взволнованная.

— Не пойму, что же это делается, — прошептала няня.

В комнате стало совсем темно, и только от каминного зеркала исходило слабое свечение.

— Давайте сядем и подождем, — тихо сказал Жакмор.

Из окна шел аромат горьких трав и запах пыли. День окончательно исчез. В гулком мраке комнаты зазвучал голос роженицы.

— Ну уж нет, это все. Больше никогда, никогда я не захочу их иметь.

Жакмор заткнул уши. Ее голос звучал так, будто кто-то водил ногтем по металлу. Плакала испуганная няня. Этот голос проникал в голову Жакмора и иголками колол его мозг.

— Они будут выходить из меня, — сказала роженица, резко засмеявшись. — Они будут выходить из меня, и причинят мне боль, и это только начало.

В тишине явственно слышался стон кровати. Прерывисто дыша, женщина заговорила снова:

— Впереди годы и годы, и каждый час, каждая секунда могут оказаться последними, и весь этот ужас лишь для того, чтобы вся моя дальнейшая жизнь стала болью.

— Хватит, — тихо и четко произнес Жакмор.

Женщина душераздирающе завопила. Глаза психиатра постепенно привыкали к свету, излучаемому зеркалом. Он разглядел чудовищно напрягшееся, выгнутое дугой тело женщины. Она мерно и долго кричала, голос ее обволакивал уши Жакмора, словно пронизывающий и липкий туман. И вдруг между ее согнутых в коленях ног показалось сначала одно светлое пятно, и тут же второе. Жакмор с трудом различал движения няни, которая очнулась от страха, подхватила обоих детей и запеленала их.

— Остался еще один, — сказал он, больше обращаясь к самому себе.