Сердцедёр

— Нет, я просто выполнял свою работу, — ответил человек. — Люди бросают в ручей всякую падаль, чтобы я вылавливал ее ртом. Такая работа.

— Но ведь можно отлично обойтись сетью, — сказал Жакмор. Ему стало как-то неспокойно, будто он говорил с человеком другой планеты. О, до чего же знакомое, хорошо знакомое ощущение!

— Нет, нужно обязательно зубами, — ответил человек, — разложившуюся мертвечину и гниль. Для того-то они и кидают все это в воду. Часто разные отбросы специально оставляют загнивать, чтобы потом бросить сюда. А я должен схватить их зубами. В том-то и интерес, чтобы гнилье лопнуло у меня на зубах, и этой дрянью мне залило все лицо.

— И хорошо вам платят за это? — осведомился Жакмор.

— Предоставляют лодку, а платят угрызениями совести и чистым золотом.

При слове «совесть» Жакмор отшатнулся, вспомнив все нанесенные ему обиды. Человек улыбнулся, заметив движение Жакмора, и сказал:

— У меня есть дом, мне приносят еду и золото. Много золота. Но я не имею права его тратить. Никто не хочет иметь со мной дела, мне ничего не продают. Да, конечно, у меня есть дом и много золота, но взамен я обязан переваривать угрызения совести всех жителей деревни. Они платят за то, чтобы я страдал вместо них, чтобы меня, а не их, мучила совесть за все зло и святотатство, совершенное ими, за все их пороки и преступления. За ярмарку стариков. За замученных животных. За подмастерьев. И за отбросы, которые они бросают в ручей. — Он на секунду замолчал.

— Но все это вам, наверное, неинтересно. Вы ведь не собираетесь остаться в наших краях? — продолжал он.

Последовало долгое молчание.

— Почему же, — сказал, наконец, Жакмор, — я, пожалуй, останусь здесь.

— Ну, тогда очень скоро вы станете как все. Начнете новую жизнь с чистой совестью, а муки грязной совести оставите мне, дав взамен много золота. И ничего купить у меня не пожелаете, нет.

— Как ваше имя? — спросил Жакмор.

— Ля Глоир, — ответил тот, — так меня зовут. Ля Глоир, вообще-то, это название лодки, а своего имени у меня нет.

— Думаю, мы еще увидимся, — сказал Жакмор.

— Нет, вы станете как они. Не захотите со мной разговаривать. Только платить, швырять мне тухлятину и свои угрызения совести.

— Но с какой стати вы этим занимаетесь? На что вам такая работа? — спросил Жакмор.

Тот пожал плечами.

— Так было всегда: раньше на моем месте был другой, — сказал он.

— Как же произошла замена? — допытывался Жакмор.

— Кто окажется совестливее меня, тот сразу меня и заменит. Так уж в этой деревне повелось, набожные они здесь очень, потому совести предоставлена полная свобода. Никаких тебе угрызений. Ну, а кто даст слабину... Кто начнет бунтовать...

— Его сажают на Ля Глоир, — закончил Жакмор. — Стало быть, вы взбунтовались.

— Да, не так-то часто это теперь случается. Может, я последний. Моя мать была нездешняя, — сказал человек. Он склонился над веслами.

— Мне пора работать, до свидания.

— Счастливо, — сказал Жакмор.

Он еще постоял на берегу, глядя, как лодка медленно скользит по переливающейся красноватой глади, и пошел дальше. До церкви, напоминающей куриное яйцо в гнезде, было уже недалеко. Подойдя к зданию, Жакмор легко преодолел семь ступенек и вошел вовнутрь. Перед разговором с кюре он хотел немного осмотреться.

XVI

Сложное переплетение балок и продольных брусьев поддерживало кровлю яйцевидного нефа, сделанную из графитового сланца. Прямо перед Жакмором находился алтарь из темного гранита со скудной церковной утварью. Справа между двух балок смутно белел высокий силуэт новенькой кафедры с открытыми ставнями.

Впервые Жакмор видел церковь, выстроенную столь хитроумным способом. Она имела форму яйца; тут не было ни каменных колонн, ни арок, поддерживающих своды, ни пересечений стрелок свода. Словом, никаких тебе выкрутас, никаких забот о завтрашнем дне. Деревянные детали, причудливо сплетаясь, вились вдоль мощных стен, образуя геодезический каркас. На некоторых из них были вырезаны разные фигурки; Жакмор заметил, что фигурки раскрашены — глаза святых, змей и демонов блестели в темноте. Внутри нефа было совершенно пусто. Из овального витража над алтарем лился густейший ультрамарин, гася все остальные цвета и затопляя алтарь синевой. Без этого витража в церкви царила бы абсолютная темень. По обе стороны алтаря стояли два подсвечника со множеством свечей. Их неверный мерцающий свет лишь чуть-чуть рассеивал мрак. Толстый слой соломы устилал пол от входа до алтаря. Жакмор осторожно двинулся вперед. Когда его глаза привыкли к темноте, он разглядел за алтарем серый проем открытой двери и направился туда, решив, что там находятся ризница и квартира кюре.

Он попал в небольшую вытянутую комнату, заставленную шкафами и полную всякой всячины. В глубине виднелась еще одна дверь. Оттуда доносились чьи-то тихие голоса. Жакмор три раза стукнул костяшками пальцев по деревянной стене.

— Можно войти? — спросил он вполголоса. Разговор прервался.

— Входите! — услышал Жакмор и прошел во вторую дверь.

Здесь сидел кюре, беседуя с ризничим. Оба встали навстречу Жакмору.

— Здравствуйте, — сказал Жакмор, — вы, конечно, и есть кюре?