Сердцедёр

Только кюре произнес слово «стыд», как отовсюду раздались возмущенные крики, отразились эхом от стен, и все слилось в один протяжный рев. Мужчины, сжав кулаки, топали ногами; женщины, безмолвно кусая губы, бросали на кюре злобные взгляды. Жакмор немного растерялся. Затем гвалт стал утихать, и кюре заговорил снова.

— Что мне за дело до ваших полей! До вашей скотины и ваших детей! — вопил он. — Вы погрязли в мерзостях материальной жизни. Роскошь вам не знакома! А я вам предлагаю ее, я хочу подарить вам Бога... Но Бог не любит ни дождь, ни эспарцет. Бога мало заботят ваши жалкие грядки и ваши жалкие интрижки. Ведь Бог — это... Это подушечка из золотой парчи, это бриллиант, оправа которого — солнце! Это драгоценный узор, запечатленный в ткани Любви, это Отёй, Пасси, шелковые сутаны, носки с вышивкой, кольца и колье, одним словом, все лишнее, волшебное, электрические монстранцы... Нет, дождя не будет!

— Дождя! — завопил человек на скамейке. На этот раз толпа поддержала его, и словно гроза загремела под куполом церкви.

— Возвращайтесь домой, — раздался повторенный многократным эхом голос кюре, — возвращайтесь домой! Бог — это упоение излишеством, вам же доступно только необходимое. Вы потеряны для Господа.

Сосед Жакмора, размахнувшись, бросил тяжеленный камень в сторону кафедры; при этом он резко толкнул его. Но дубовые створки кафедры уже с треском захлопнулись, и камень с глухим стуком ударился о массивную деревянную стенку; а из укрытия снова послышался голос кюре.

— Нет, дождя не будет! Бог — не предмет повседневного пользования. Бог — это праздничный подарок, бесплатный дар, платиновый слиток, художественный образ, воздушное лакомство. Бог — это дополнительное. Он ни за и ни против. Это добавочная порция.

Град камней забарабанил по крыше кафедры.

— Дождя! Дождя! — монотонно скандировала толпа в едином ритме. И Жакмор, заразившись страстью, исходившей от этих людей, с удивлением обнаружил, что подпевает им.

И справа, и слева от него крестьяне топали ногами, страшный шум от множества башмаков заполнял церковь; казалось, будто солдаты маршируют по железному мосту. Под напором толпы несколько человек вынесло совсем близко к кафедре, и они стали трясти четыре огромных столба, служивших ей опорой.

— Дождя не будет, — повторил кюре из-за закрытых створок, и было ясно, что он находится в состоянии полного транса, — а может, будет. Но то будет дождь из крыл ангельских, из пушка изумрудного, из ваз алебастровых, из картин восхитительных... только не из воды! Богу наплевать на эспарцет, овес, пшеницу, рожь, ячмень, хмель, гречиху, клевер, пупочную траву и шалфей...

Только успел Жакмор удивиться эрудиции кюре, как четыре дубовые опоры одновременно подломились, и все услышали грубое ругательство кюре, усиленное громкоговорителями; падая, он здорово ударился головой.

— Ладно! Хорошо, хорошо! Будет дождь, — закричал он. — Идет дождь, дождь идет!

Толпа моментально отхлынула к выходу, тут же открылись обе створки двери. Небо вдруг потемнело, и первые капли дождя, как мокрые лягушки, запрыгали по ступенькам. Потом начался настоящий потоп, дождь яростно забарабанил по шиферной крыше. Кафедру худо-бедно поставили на место, и кюре снова открыл дубовые створки.

— Месса окончена, — сказал он лаконично.

Люди крестились, мужчины надевали кепки, женщины поднимались с мест, и наконец все встали и двинулись к выходу. Жакмор решил было зайти в ризницу, но толпа чуть не смела его, и ему пришлось некоторое время держаться за скамейку.

На ходу его толкнул столяр — Жакмор узнал его по большому рту и носу картошкой. Столяр зло улыбнулся Жакмору.

— Ну как, видал? Я же говорил, здесь знают толк в вере. И кюре тут ничего не изменит. Ведь бедняга и сам не знает, зачем он нужен, Бог. — Столяр пожал плечами. — Чего там! Пускай себе чешет языком. Никакой беды от этого нет, одно развлечение. У нас тут все очень любят мессу. С кюре или без него. Главное, мои створки продержались.

Он пошел дальше. Где была служанка, Жакмор не знал и решил больше ею не заниматься. Толпа наконец поредела, он смог пройти в ризницу. Жакмор сразу направился в дальнюю комнату и вошел туда без стука. Кюре, хромая, ходил взад-вперед, расцветая от комплиментов, которые щедро расточал ризничий. То был маленький человечек с красным и настолько невзрачным лицом, что Жакмор не смог сразу вспомнить, видел ли его, когда заходил сюда впервые.

— Потрясающе, — говорил ризничий, — вы были великолепны! Какая игра! Это ваша лучшая роль!

— Да, по-моему, их проняло, — отвечал кюре. На лбу у него красовалась огромная шишка.

— Это просто сенсация! Какое дыхание! Какое вдохновение! И какое владение словом! Право, я всегда преклонялся перед вами, а теперь преклоняюсь еще больше.

— Ну-ну... Ты преувеличиваешь, — сказал кюре. — Все прошло и впрямь удачно, но уж не настолько.

— Позвольте и мне присоединить свои комплименты, — вмешался Жакмор.

— О! Какой талант! — причитал ризничий. — Мировой класс!

— Послушайте, вы мне все-таки льстите, — сказал кюре, выпятил грудь колесом и любезно улыбнулся Жакмору.