Сердце зимы

Похоже, порча уже забрала многих, а до рассвета еще несколько часов.

Чтобы не вмешаться и не наделать глупостей, о которых предупреждала Миара, он пошел быстрее. Пообещал себе не смотреть по сторонам, уткнулся взглядом в носки сапог и бесцельно брел вперед. Остановился, только когда дорога уперлась в частокол. По правую сторону стоял дом Мудрой, в единственном окне дрожал тусклый свет.

Арэн толкнул дверь. Та без труда отворилась, будто его здесь ждали. Он пригнул голову, чтобы не треснуться лбом о низкую притолоку. Сразу видно, мужчины здесь редко бывают: мало кто из местных смог бы протиснуться в проем.

Внутри пахло горечью и пряными травами. Арэн узнал ароматы полыни, шафрана и липового меда. Откуда бы ему здесь взяться? Даже в гораздо более теплых землях Дасирийской империи и намного южнее нее мед был диковинкой и стоил не меньше десяти лорнов за пинту.

– С чем пришел? – окликнула его Мудрая.

Арэн не сразу заметил ее: старая женщина переоделась в меховые одежды и сливалась со шкурами, которыми были обиты стены. Она, сощурившись, изучающе посмотрела на гостя и затянулась из длинной курительной трубки.

– Хочу знать, что будет с Хани.

– И ради этого беспокоишь меня в моем доме, придя без разрешения?

– Дверь не заперта.

– И на ней нет замка, – добавила она. – Никто не входит сюда, пока я не зову.

Арэн скрипнул зубами. И зачем только пришел? Собирался же проветрить голову, прогнать злость и успокоить совесть. А вместо этого приплелся к Мудрой, вломился к ней посреди ночи и теперь, чего доброго, попал в немилость к старухе, от которой здесь зависит если не всё, то многое.

Дасириец обернулся на дверь, раздумывая, не уйти ли.

– Садись уж, коль пришел. – Мудрая кивнула на мешок у очага, ровно напротив того места, где сидела сама.

Арэн послушался.

– Староста горяч. Он мужчина, и в нем кипит кровь воина. Издавна северяне вели войны за эти снежные просторы, наши дети рождаются с жаждой битвы. Староста избран мной, в свое время в Яркии не было воина, сильнее него. Но ему, как и всякому мужчине, нелегко подчиниться мне, старой немощной старухе. Он не рискнет пойти против моей воли – так воспитаны все наши мужчины. Не отважится открыто не подчиниться.

Она умолкла, снова затягиваясь табаком. Из ложа трубки тянулся сладковатый аромат. Арэн смахнул настырный дым и попытался угадать, о чем разговор пойдет дальше.

– Накануне я не дала прогнать Хани из деревни, – продолжала старуха. – Теперь он думает, что был прав. Только наши порядки не дают ему обвинить меня в том, что это я не дала прогнать девчонку, по чьей милости мы теперь остались без защитницы. Я не могу вступиться за Хани дважды. Кроме того – она порченая. Она может носить семя Первозданного разрушения. Никто так сильно не пострадал от порченой румийской магии, как северяне. Если бы не наши духи, мы бы давно сгинули. И все порождения Шараяны хлынули бы дальше, в твои, чужестранец, земли. Так что не вздумай осуждать народ, о котором ничего не знаешь. И не смей выступать против обычаев, которые заведены во времена, когда твоей распрекрасной империи и в помине не было. – Старая женщина снова наградила его долгим взглядом. – Девочка должна умереть.

– И она умрет? – прямо спросил Арэн.

Мудрая пропустила дым через ноздри, а взглядом прожгла в госте дыру.

– Я не позвала духа-защитника, потому что слишком стара для этого. Дух изматывает зовущего, насыщается им. Я хочу на покой, отправиться туда, где будет вечная тишина и где мои старые кости наконец-то обретут тепло и избавятся от боли. Но моя смена слишком мала и неопытна. А сейчас деревне как никогда нужна сильная Мудрая, а не девчонка-недоучка. Ты меня понимаешь?

– Понимаю, что Хани страдает и из-за твоей слабости.

– Все мы рано или поздно отвечаем за ошибки кого-то другого. Девочка отмечена Шараяной, ей не найти места в Северных землях. Смерть может стать для нее избавлением.

– Смерть – это всегда только смерть. В ней нет ничего, кроме пустоты. – Арэну пришлось собрать всю волю в кулак, чтоб сдержать необдуманные слова. – Всегда есть выход. И ты, Мудрая, не стала бы приглашать меня к своему очагу, если б его не было.

– Я гляжу, она тебе приглянулась… – Уголки сухого сморщенного рта старухи на миг поднялись.

– У меня была сестра. В ту осень, когда дшиверцы напали на замок моего отца, ей должно было исполниться четырнадцать. – Дасириец и сам не понял, чего ради разоткровенничался. Говорить об Эбейль все равно что распороть грудь ножом и колоть в самое сердце, а здесь для этого самое неподходящее место во всем мире. – Она погибла, а я ничем не смог ей помочь.

Мудрая не расспрашивала. Она раскуривала трубку все сильнее, пока дым не забрался в каждую щель в доме.