В руке у Поппа ярким пламенем горел факел. Откуда он взялся? В его свете Артем разглядел новую каменную галерею. Под потолком с писком заметались летучие мыши. Двери в камеры здесь были изготовлены из прочного камня, обтянутого толстой металлической сеткой. При появлении посетителей некоторые из них задрожали, сотрясаемые изнутри. Снова зашипели, забубнили неразборчиво голоса узников.
– Здесь мы держим особо опасных негодяев, – сообщил Иоганн, – жертвы их трудно исчислить. В этой камере – черный колдун из Мюнстера. Для создания философского камня он собирался использовать кровь тысячи девственниц. Его остановили на четвертой сотне.
Иоганн откинул заслонку на двери, и в свете факела Артем увидел квадратное стеклянное окошко. Оно было покрыто царапинами, словно какой-то зверь долго терзал его когтями изнутри. За их хаотичным узором мелькнуло белое, как сыр, лицо, водянистый глаз и длинная прядь седых волос.
– По соседству – ведьма из Праги. Она держала ресторан у Карлова моста и кормила гостей человеческим мясом. Ее заведение пользовалось популярностью много лет… А здесь – один Иной из России, ваш соотечественник. Из свежеприбывших, всего лет двадцать у нас. Считает себя воплощением Бога на земле и не раз пытался учинить апокалипсис. Впрочем, вам нужен кто-то из старичков, это дальше…
Они сделали поворот, спустились по еще одной лестнице, распугивая пауков, – и показалась новая галерея с каменными дверями. Заслонка в центре одной из них была сорвана, осколки стекла сверкнули на полу в лучах факела. Когда Артем проходил мимо, сквозь окошко протиснулась иссиня-белая тонкая рука, и длинные грязные ногти рассекли воздух у самого лица молодого Инквизитора. Он отшатнулся в ужасе – и рука исчезла.
– Смерть! – заливаясь счастливым смехом, прокричал голос из камеры. – Мое имя – смерть! Я трахнул смерть! Вы не запрете смерть в тюрьму, грязные похотливые свиньи!
Он говорил на английском языке. Дверь затряслась от бешеных ударов. Мелькнула голая грудь, затем худая шея в складках морщин и выкаченный белый глаз:
– Последние дни рода человеческого сочтены! Насладитесь телами друг друга – пока еще можете!
Иоганн тихо рассмеялся, прошептал заклятье – и окошечко на двери исчезло, словно его и не было.
– Уже во второй раз стекло разбил. Силен, шельмец. Пусть сидит без окна, значит… А нам сюда. Здесь самые старенькие, даже я не всех помню. Вам кого-то из французов?
– Да, – сипло ответил Артем.
– Не люблю французов, – сообщил зачем-то тюремщик и зазвенел ключами. Дверь камеры открылась с грохотом и скрипом. Рвались мелкие корешки и паутина, разбегались в стороны насекомые. Иоганн взмахнул рукой, пропуская гостя вперед: – Не бойтесь, юноша, этот не буйный… Максимилиан, просыпайтесь. Тут кое-кто хочет вас видеть.
Локшин осторожно вошел. Камера была небольшой – три на четыре метра холодных гранитных глыб. Ни одного окна или другого отверстия, откуда мог бы проникнуть хоть лучик света. К стене крепилась каменная лавка, на ней лежала груда грязного тряпья, затянутая паутиной. При звуках голосов она задрожала – и на вошедших уставились два блестящих глаза. Аура узника была блеклой, едва видимой, словно он был почти мертв. Артем даже не смог бы определить, Темный перед ним или Светлый. Из мешанины тряпок и спутанных волос долетел хриплый шепот на французском:
– Кто… кто здесь?
– Здесь следователь, – сказал Артем, стараясь придать голосу твердость, – осведомите правосудие, и я попытаюсь облегчить вашу судьбу.
– Мою судьбу? – простонал Максимилиан. – У меня есть судьба?
Не отрывая испуганного взгляда от тюремщика, он забился в угол камеры, звеня кандалами:
– Пусть он уйдет!
Артем уверился, что Иоганн был не просто надзирателем. Он был частью наказания.
– Я подожду за дверью, – со своей неизменной ухмылочкой сказал старик, отступая во тьму. Факел остался в стене, воткнутым между сочащихся влагой камней. – Даю вам десять минут.
– Максимилиан, прошу вас помочь в важном деле. Вы помните, как был разгромлен Орден тамплиеров? Вы были тогда в Париже?
– Тамплиеров… – зазвенели в углу кандалы. – О Господи, всемогущий Боже. Это было как будто вчера! Меня арестовали после смерти короля Луи Сварливого.
– Отлично. Не могли бы вы…
Но заключенный не дослушал Артема. Он бросился к нему на четвереньках и вцепился в полу его куртки:
– Небо услышало мои мольбы! О, бездна! Я даже не знаю, где я.
– Вы в Берне, в тюрьме Инквизиции.
– В Берне! Как я сюда попал? Меня арестовали в Марселе. Скажите хотя бы, какой сейчас год? Что произошло в мире, пока меня тут гноят? Вы выглядите здоровым и молодым, на вас странная одежда, у вас чужеземный акцент – столько событий! Я никого не видел очень давно – никого, кроме этого омерзительного чудовища за дверью!
Артем, уже собиравшийся рассказать Максимилиану что-нибудь, прикусил язык. Здесь не полагалось сообщать заключенным о том, что творится за стенами замка, и он не хотел нарушать правила.
– Я, право, не знаю…