РУВД располагалось в здании бывшей женской консультации, передислоцировавшейся на новое место совсем недавно. Под лестницей, наводя на жуткие мысли, стояло гинекологическое кресло, с коридорных стен все еще взывали плакаты типа «Нет эрозии», «Победим мастит» и «Это рак шейки матки», а командиру батальона ППС достался кабинет с биде, функционирующим и почти что новым, так что демонтировать его не стали. Пригодится.
— Разрешите? — Андрон поскребся в дверь, украшенную цифрой два, и, прихрамывая, постукивая палкой, вошел в уютный, на два стола кабинет. — Здравия вам желаю! Товарищ капитан Царев, бригадир Лапин по вашему приказанию прибыл!
— А это зачем? — не отвечая на приветствие, Царев с опасливостью пса уставился на палку, потом поднял глаза на воинские регалии, затем скользнул ими по прохарям Андрона, грязным и задубевшим, и вдруг обреченно произнес: — Садитесь.
В голосе его был слышен надлом.
— Как это зачем? — Андрон с грохотом уселся и как бы невзначай задел локтем пепельницу, так что все хабарики оказались на столе. — Во время службы во внутренних войсках был жестоко ранен, вследствие чего случилось повреждение конечности. Хотели ампутировать, но Москва не дала. Потому как навеки внесен в книгу боевой славы. — Андрон кашлянул и стукнул себя в грудь, чтобы висюльки звякнули. — С тех самых пор и бедствую по легким работам. А так хочется в горячий цех, к мартену, просто мочи нет.
В это время проснулся телефон.
— Доброе утро, товарищ подполковник, — Царев послушал и, сразу подобравшись, выпрямил спину. — Да, здесь, товарищ подполковник. Никак нет, товарищ подполковник. Есть, товарищ подполковник. — Медленно положил трубку и затравленно посмотрел на Андрона. — Подполковник Павлов. Вас. Хочет видеть.
Ничего удивительного, в свое время и с генералами здоровались за руку. Ладно, двинулись к подполковнику, благо недалеко, на том же этаже.
— Разрешите? — Царев тронул дверь с вывеской «Нач. ОБХСС», пропустил Андрона вперед, и тот узрел усатого интеллигента, устроившегося за массивным письменным столом. По левую его руку стоял огромный сейф, над правым ухом висел портрет Дзержинского, прямо в глаза щурился с противоположной стены Ильич. Стандартный официальный антураж чекиста среднего звена.
— Капитан, вы свободны, — интеллигент махнул рукой и указал Андрону на стул. — Присядьте. — С ухмылочкой посмотрел на палку, на ордена, хмыкнул по-доброму, покачал головой. — Значит, вы служили в одном полку с майором Семеновым. Отрадно, отрадно. Я его помню еще старшим лейтенантом. Да, столько лет прошло.
Умным был чекистом подполковник Павлов, ушлым, хорошо знающим жизнь и поймистым, словно натасканный сеттер. Он не стал спрашивать Андрона: «А правда ли, что директор и его зам берут взятки? А верно ли, что санодежду принято сдавать под шелест рублей? А не брехня ли это, что завгостиницы берет на лапу, химичит с местами и завязана с проститутками?»
Нет, идиотских вопросов подполковник Павлов задавать Андрону не стал. Только-то и сказал проникновенным голосом:
— Это большая удача, что теперь в рыночной системе работает наш человек. Вы ведь наш человек, Лапин? Или я глубоко ошибаюсь?
Прозвучало это у него примерно также, как у сына турецкоподданного во время разговора с Кислярским: вы конечно можете уйти. Но знайте, у нас длинные руки. А в глазах подполковника Павлова при этом ясно читалось: это ведь коню понятно, парень, что при зарплате в семдесят пять рэ ты имеешь раз этак в двадцать пять поболе. Не бином Ньютона. И испоганить тебе жизнь, парень, нам ничего не стоит — а стоит только захотеть. Так что ты уж, парень, подружись с ами, подружись. Как дружат со спецурой халдеи, топчилы из таксярника с Уром и деятели из интуриста с КГБ. Такова система, с добрыми попутчиками дорога к коммунизму короче. А в одиночку на хлебном месте не усидишь, окажешься у параши. Кто не с нами, тот против нас.
Андрон никогда не читывал доктора Дзигикаро Кано и не знал старинной японской поговорки: «Дзю екуго-о сэй суру», то бишь «Мягкость одолевает силу». Однако он знал твердо — не надо ссать против ветра и рубить с плеча, особливо обух плетью. Силу лучше всего одолевать хитростью.
— Вы не ошиблись, товарищ подполковник, — он выдержал паузу и сказал с пафосом, негромко, но проникновенно: — Можете всецело полагаться на меня. — Грудь его геройски выпятилась, ордена звякнули, и сразу стало ясно, что он свой, буржуинский.
— Ну вот и славно, — подполковник просиял, вытащил лист бумаги и продиктовал Андрону нижеследующее: «Я такой-то такой-то, проживающий там-то там-то обязуюсь информировать органы ОБХСС о всех замеченных мною правонарушениях и преступлениях. Обязуюсь сохранять мою деятельность в строжайшей тайне и работать под псевдонимом Иванов». Стороны пришли к консенсусу — индульгенция была подписана.
«Хоть Иванов, хоть Сидоров, нам татарам…, — Андрон с облегчением покинул подполковника, чертом прошелся по коридору и, спустившись по лестнице, с грохотом бросил палку на гинекологическое кресло. — Один хрен, ничего не видим, ничего не знаем, ничего не помним».