Сердце Льва - 2

Тим рванулся в спальню за штанами и рубашкой. Следом, бросив тосты, устремилась Регина.

— Тимочка, прости, я и подумать не могла, это так неожиданно… Сессия закончилась на два дня раньше, и они…

Тим посмотрел на нее с горькой усмешкой.

— Да ладно… Иди уж, представь меня по всей форме…

Мать Регины смотрела на него с обожанием, все подливала кофе, подкладывала ветчины, сыру, тостиков поподжаристей. Отец, Делеор Никитич, сосал трубочку с душистым табачком, поглядывал хитро, с загадочной улыбкой.

— Так вы, Тимофей, уж не родственник ли Антона Корнеевича?

— Сын, — угрюмо буркнул Тим.

— Занятно, занятно, до чего тесен мир… Я, помнится, студентом зеленым на его лекции бегал, после войны. Ах, какой был лектор, какой ученый!.. Впрочем, что это я — был. Есть, конечно же, есть… Кстати, как его здоровье? Получше?

— Получше…

— Ну, дай Бог, дай Бог… Ему… Нам… Вам… Всего…

И вдруг, не сдержавшись, буйно возликовав, он отбросил всю свою академическую сдержанность.

— А не выпить ли нам за это дело? Молодое? Эй, мать, тащи коньяк. Есть там у меня заветная бутылочка «Енисели». Горько, горько!

Ну как после всего этого пойдешь на попятный. Особенно, если ты благородный человек. И Тим женился… За что и получил молодую супругу, отдельное однокомнатное гнездо и члена-корреспондента тестя. А главное — академическую перспективу. Весьма благоприятную. Весьма.

Андрон (1980)

Лето надвигалось стремительно. Давно отошел выгоночный тюльпан, отцветали потихоньку грунтовые, цыганки шастали вовсю с краснодарской розой, а за столы валом поперли садоводы с местными неказистыми лютиками. Иван Ильич привез с рынка тенты, розовые как матрасовки, и полиэтиленовые ведра, зеленые как тоска. Первые Андрон натягивал на столы, а во вторых делал дырки калибром миллиметров сорок пять, чтоб торгующую братию случайно не путал бес. Дело шло. Мусор вывозили по два раза в неделю. Не за горами был плодово-ягодный сезон.

— Пора! — сказал Иван Ильич, и рядом с цветочными столами взметнулись овощные ряды.

Все чин чинарем — железные стойки, столешницы, обитые дюралем, волнистые, крытые пластиком крыши. На двадцать пять посадочных мест. Не сами собой конечно взметнулись, при посредстве КамАЗа, команды работяг и пачки красненьких, волнующе-хрустящих бумажек.

И заулыбались золотозубо, заходили кругами предприимчивые дети Кавказа:

— Дорогой, пусти поторговать. Да? Не обижу.

Ясное дело, на рынке при жестокой конкуренции можно в день от силы продать ящик, ну два. А здесь, в одиночку, рядом с метро… Только кого ни попадя ни Андрон, ни Иван Ильич на свято место не допускали. Ты, мил человек, вначале съезди-ка на рынок, поговори как следует с директором, потом с врачом в санветлаборатории, чтоб она тебе бумажку дала, и уж только потом приходи. Да не забудь, за каждый проданный ящик засылать по трешечке. А то приедут люди на желтом УАЗе — их хлебом не корми, дай вцепиться в черного, да еще без прописки. Они тебе покажут дружбу народов, расскажут про нерушимое братство.

Однажды, уже в конце мая, Андрон отправился на рынок сдавать выручку. Уж выручка-то выручка. Куда как больше осело в левом кармане. Однако порядок есть порядок — отчетность и контроль основа социализма. День был субботний, и народу на рыночном дворе хватало: рыбаки, кормушечники, шерстяники, покупатели. Шум, гам, запах пота, табака, раскаленного асфальта. С трудом продравшись сквозь толпу, Андрон нырнул в двери рынка, завернул налево к кассе и постучал в маленькое, забранное фанеркой оконце.

— Люсечка, открывай, свои!

Видели бы эту Люсечку, кожа да кости, а на роже не понять, чего больше — то ли прыщей, то ли морщин.

— Свои все на базе, — фанерка поднялась, из амбразуры пахнуло потом, духами, раствором кофе.

— Новый причесон, Люсечка? Чертовски пикантно…

Андрон сдал деньги и квитанции, сунул, как положено, рубль за инкассацию и двинулся в обратный путь. А во дврое стоял вселенский хипеж, великая суета и грандиозный шмон — это менты шерстили шерстяников, прибывших в основном из братских Дагестана и Литвы. Возле рядов, где торгуют пряжей, разумеется ворованной, выжелтился грязно милицейский УАЗ, обшарпанное чрево его пучило от реквизированных мешков с пятирублевкой. Руководил сей операцией молодой, похожий на сперматозоид человек в черной рубашке, застегнутой невзирая на жару на все пуговицы. Он резко и возбужденно жестикулировал, что-то много и исступленно говорил, выкатывал на скулах желваки и в целом напоминал воинствующего фанатичного иезуита.

«Страшно, аж жуть», — Андрон полюбовался на молодого человека, сплюнул и начал пробираться сквозь толпу ко входу в административный корпус — топла похоже еще более сгустилась. С облегчением он ввинтился в прохладный коридор, пригладил ладонью волосы и потянул массивную, обтянутую дермантином дверь с большой внушительной вывеской: «Директор».

— Здравствуйте, Сергей Степанович!

— Привет, Андрей, привет, — директор приподнялся над столом, сунул по-простецки руку. — Как работается?