Сердца в строю

К Беловой Верховцев пошел перед самым отъездом, когда полковой «виллис» уже стоял у подъезда госпиталя. В нескладном, белом халате Белова ходила по комнате высокая, выше, чем он думал, худая, тонкая. Быстро обернувшись, увидела Верховцева, смутилась и, чтобы скрыть это, нахмурилась.

— Как здоровье? — всматривался Верховцев в слегка порозовевшее лицо девушки. И, не дожидаясь ответа, поспешил объяснить: — Уезжать собрался.

— А меня врачи еще неделю продержать хотят, — сердито проговорила девушка. И совсем по-детски протянула: — Не выдержу — сбегу. Уж очень скучно!

То, что Белова говорила с ним просто и дружелюбно, без прежней холодности, обрадовало Верховцева.

— Запрещаю. Будьте послушны! — улыбнулся он и подумал, что разговаривает с ней, как с ребенком. — Может быть, вам что-нибудь нужно?

— Спасибо! — Белова печально посмотрела в окно, на голые макушки деревьев, раскачивающиеся на ветру. — Все у меня есть.

Верховцев еще с минуту постоял молча.

— Ну, прощайте! Желаю скорей поправиться! — и вышел из палаты.

XXII

С чувством радостного волнения возвращался Верховцев в полк. Только месяц провел он в госпитале, но по фронтовому календарю срок этот был немалый. Шофер Климушкин, известный своей осведомленностью в полковых делах, всю дорогу без устали выкладывал Верховцеву новости. Он сообщил о том, что командира полка срочно вызвали в штаб армии, что в третьем батальоне новый командир, усатый, как запорожец, что в полк пришло пополнение — сибиряки, добрые ребятки, что весной — это Климушкин, по его словам, знал из верных источников — на участке обороны армии начнется большое наступление.

Слушая болтовню Климушкина, Верховцев с особой остротой чувствовал, как дороги теперь ему все подробности полковой жизни. Хотелось скорей увидеть и карие улыбающиеся глаза Бочарова, и подтянутого, всегда безукоризненно одетого Орлова, и Архипова — славного разведчика Архипыча, теперь уж в офицерской форме — младшего лейтенанта, командира взвода разведки.

Только мысль, что нет больше Гарчиша, что нет Федусова, что на Урале в госпитале безногий Мытиков — о них успел рассказать Климушкин, — омрачала радость возвращения.

— А Галька-санинструкторша настоящей девахой оказалась, — не унимался Климушкин, лихо ведя машину по истерзанной фронтовой дороге. — Кто бы мог подумать! Из себя незавидная, с нашими саратовскими девчатами и не сравнишь, а на практике — герой! — И в раздумье добавил: — А может, и она родом из наших мест?

Все чаще навстречу попадались знакомые командиры и бойцы. По их приветствиям и улыбкам Верховцев чувствовал, что они искренне рады его возвращению. Тот холодок отчуждения, что был между командиром и подчиненными в первые дни по прибытии его в батальон, — по всему видно — растаял окончательно.

Это радовало и волновало Верховцева. Потеряв семью, одинокий в личной жизни, он привязался к людям, с которыми свела его военная судьба. Батальон стал для Верховцева родным домом в самом прямом смысле слова — другого дома у него не было.

Разносторонняя осведомленность Климушкина в полковых делах все же оказалась неполной. Самой важной новости, имеющей непосредственное отношение к Верховцеву, он не знал. Уже утром, когда Климушкин уехал в госпиталь, штаб получил приказ о назначении Алексея Николаевича Верховцева командиром полка.

В штабе к приезду Верховцева собрались почти все командиры: поздравляли с новым назначением. Начальник штаба майор Максимов, с которым у Верховцева еще в бытность командиром батальона было немало стычек, с озабоченным видом рылся в бумагах. Он чувствовал неловкость, еще не зная, как вести себя с новым командиром.

— Полк сегодня будете принимать?

— Да, сегодня! — решил Верховцев. — Опротивело в госпитале безделье.

Верховцеву не терпелось побывать в подразделениях, в блиндажах, в землянках, обойти линию обороны, поговорить с красноармейцами, посмотреть все своими глазами. И первым долгом, конечно, в «свой батальон».

И сразу вспомнил, что до сих пор не видел своего замполита Бочарова.

— А где Бочаров? Что с ним?

— Здесь, здесь Бочаров, — раздались голоса. — Жив! Здоров! — Командиры, окружавшие Верховцева, расступились, и он увидел Бочарова. Тот одиноко сидел в углу и курил.

— Ты что, Василий Васильевич, спрятался? — подошел к нему Верховцев. — Здравствуй, дорогой!

Бочаров поднял голову, и Верховцев увидел строгие, пожалуй, даже сердитые глаза. Верховцев сел рядом.

— Что с тобой, Василий?

Бочаров попытался улыбнуться, но улыбка не получилась.

— Рад за тебя, Алексей Николаевич. От души поздравляю…

Верховцев понял, как трудно будет ему уходить из батальона, от товарищей, с которыми провел, может быть, самые тяжелые и одинокие дни в своей жизни. Закурил. Сидели молча в опустевшем — деликатный все-таки народ — штабе.

С головой окунулся Верховцев в новую работу: боеприпасы, пополнение, материальная часть, обмундирование — десятки неотложных дел. И самое главное — наладить деловые взаимоотношения с работниками штаба.