Сердца в строю

Смутилась и Галочка. Она не могла обманывать себя. Разве еще в то грозовое лето сорок первого года не закралась в душу мысль: Митя Костров любит ее? Она гнала, гнала тогда от себя эту мысль.

— Поедем в Сокольники! — неожиданно предложил Костров.

— Что ты! Сумасшедший! Там ведь еще снег…

И действительно, в Сокольниках, в глубине парка еще было сыро, но на асфальтированном кругу детишки уже играли в «классы» и мороженщицы торговали «эскимо» и пломбирами. Дмитрий и Галочка ходили по аллеям, смотрели выставку «Происхождение земли», обедали в маленьком ресторанчике, где в куриной лапше плавали перья («Как в «Ревизоре» у Хлестакова», — сказала Галочка), а шашлык был упругий, словно резина. В полупустом кинотеатре смотрели заслуженную картину «Свинарка и пастух».

Все было замечательным: и холодок непросохших аллей, и выставка, и шашлык, и старый фильм. Поздно вечером подошли они к Галочкиному дому.

— Ух, как я устала. Повалюсь сейчас на кровать и буду спать, спать… — говорила Галочка. — Ну, до свидания, Митя. Так ты не пропадай. Хорошо? — Она заглянула в его глаза. Глаза Дмитрия были такими, что стало ясно: никуда он теперь не пропадет.

Хлопнула дверь. Тишина. Дмитрий еще некоторое время стоял в нерешительности, потом пошел по улице, пошел совсем не в ту сторону, куда надо было идти. Шел, натыкаясь на столбы, на ночных торопливых прохожих.

Казалось, ничего особенного не произошло в этот вечер! Ничего не было сказано или сделано такого, что бы давало надежду на будущее. Просто встретились два по фронту знакомых человека, вместе провели несколько свободных часов, распрощались, сказав обычное «пока».

И все же Дмитрий Костров шел, не замечая прохожих, домов, улиц. Засыпала Москва. Меньше становилось автобусов, троллейбусов, машин. Тухли в окнах огни. Только милиционеры бодрствовали на перекрестках да парочки, открывающие весну, меланхолически брели по тротуарам.

Дмитрий Костров шел по ночному городу. Угрюмый, сосредоточенный. Слишком долго он ждал своего счастья, чтобы радоваться ему!

Остановился. Постоял в раздумье. Сказал в гулкий простор ночной улицы:

— Завтра!

Наступило «завтра», и они снова встретились. Снова поехали в Сокольники, ходили по влажным аллеям, ужинали в маленьком ресторанчике и снова смотрели картину «Свинарка и пастух». Только на выставку «Происхождение земли» Галочка идти решительно отказалась: «Слишком уж нудно».

И снова провожал ее Дмитрий по ночным затихающим улицам, и снова, проводив, решительно сказал: «Завтра!»

Но «завтра» проходили, становились «вчера», обо всем говорил Дмитрий Галочке: о заводе, о новых товарищах, о домашних делах и заботах. Об одном лишь не мог сказать, о самом главном, о том, что любит ее, что не может жить без нее, что теперь никому не отдаст, не уйдет от нее никуда, ни за что…

— Познакомил бы ты меня со своей матерью, а то все только говоришь о ней, — попросила однажды Галочка.

— Познакомлю, конечно, познакомлю. Она у меня простая, уборщицей в цеху работала. Сейчас на пенсии. Но славная, очень славная, — смутился Дмитрий.

В воскресенье они встретились на Серпуховке возле универмага, купили торт и пошли домой к Кострову.

Маленькая худенькая женщина в платочке, повязанном по-деревенски, встретила их на пороге.

— Вот, мама, моя… знакомая.

Авдотье Петровне не надо было рассказывать, кого привел в дом Митя. Разве она не мать своему сыну? Разве по лицу, по голосу, по глазам сразу не догадалась, кто эта высокая худенькая девушка? Авдотья Петровна хотела чинно, благородно поздороваться с гостьей, но не выдержала и ни с того ни с сего расплакалась.

— Ну, что вы, ей-богу, мама, перестаньте, — покраснел Дмитрий. — Мы торт купили. Выходной сегодня… воскресенье.

В двух маленьких тесных комнатках было чисто, уютно и пахло чем-то приятным, напоминающим запах свежего сена. На стене, среди многих снимков друзей и родственников, Галочка неожиданно увидела и свою маленькую, еще военных лет, фотографию: в пилотке и солдатской гимнастерке.

— Откуда она у тебя? Я не дарила!

— Просто так… попалась в руки… случайно сохранилась… Ты не подумай… — и Митя сбежал на кухню.

«Случайно сохранилась… просто так», а на самом видном месте висит, под стеклом, в любовно сделанной рамочке.

Вошла Авдотья Петровна. Неожиданно подошла к Галочке, беспомощно положила седую голову на ее плечо я прошептала дрожащими губами:

— Любит вас Митенька, так любит. — И снова заплакала.

Вошел Дмитрий.

— Мама, что это вы… Зачем? — сердито набросился он на мать.

Порывисто, как всегда в минуты волнения, Галочка подошла к Дмитрию, при матери, не таясь, обвила худыми руками его шею, посмотрела в глаза долгим взглядом.

XVI

Торжествен большой зрительный зал полкового клумба — Веточкин не ударил лицом в грязь. Свежая, зимним холодком отдающая хвоя, портреты, красные с золотом полотнища, транспарант над всей сценой:

«Слава отличникам боевой и политической подготовки!»

И головы, сотни голов: черных, белых, с рыжинкой, то стриженных под машинку-нулевку, то украшенных залихватским боксом или старомодной полькой.