Сердца в строю

— Обыкновенный. Чтобы службу нес правильно, себя соблюдал. Насчет врагов упомянул: если придется, дескать, так, чтобы… их… Одним словом, чувственно говорил, проникновенно.

Верховцев снова обернулся к Подопригоре.

— Как вы думаете, товарищ гвардии старшина, а ведь хорошо, что отец Терехова не знает, что сын его наказ забывать стал?

Солдат испуганно посмотрел на командира.

— Как так забывать? Я батино слово во как помню!

— Не очень крепко, если службу военную пустяком считаете. О подвигах говорите, а не подумали о том, что отличники учебы и есть герои мирных дней.

Теперь настало время улыбаться Москалеву: и его приятелю командир «дает прикурить».

— Как вы думаете, товарищ старшина, — продолжал Верховцев, — огорчится отец Терехова, если узнает о таком конфузе?

Подопригора даже вздохнул:

— Для бывалого солдата це нож в сердце.

Терехов не выдержал:

— Товарищ лейтенант! Не пишите отцу.

— И не собираюсь писать. Зачем фронтовика тревожить?

— Я слово даю!

— Как, товарищ старшина? — посмотрел Верховцев на помкомвзвода. — Сдержит рядовой Терехов свое слово?

— Я так думаю, шо вполне.

— Ну что ж! Посмотрим.

Верховцев отпустил солдат. Глядя им вслед, Подопригора проговорил убежденно:

— Дошло!

XI

Над головой — синее, вымытое и высветленное небо, под ногами — черная, не просохшая после ночного дождя земля, а дали такие просторные и открытые, что, кажется, шел бы и шел по чудесному нашему миру, удивляясь и радуясь его красоте и ясности. Но за плечами карабин, на боку подсумок, саперная лопата и противогаз, а команда одна:

— Шире шаг! Не отставать!

Лица солдат красно-серые от усталости, потные гимнастерки прилипли к спинам, сапоги стали пудовыми, а все нет привала. Солдаты искоса вопросительно поглядывают на шагающих по обочине Верховцева и Подопригору: «Когда же?»

Но командир взвода идет легко, свободно. Сразу видно: лейтенант — спортсмен хороший! Отличное настроение сегодня у Верховцева. И всем понятно, чем оно вызвано. Не много времени прошло, как он в полку, а взвод не узнать. Выходит взвод, как говорит Подопригора, «на правильную линию». Трудный марш, а ни одного отставшего, ни одной потертости ног, ни одного унылого взгляда. Можно радоваться!

Впрочем, это полправды. Есть у лейтенанта Верховцева еще одна причина радоваться. О ней не знает ни Тарас Подопригора, ни пронырливый Москалев, ни одна душа во взводе, в роте, в полку. А дело житейское: лежит в кармане у лейтенанта письмо. Все необыкновенно в письме: и конверт, и бумага, на которой оно написано, и буквы до самой последней малой черточки. Надо напрягать всю силу воли, чтобы поминутно не вынимать его из кармана.

И впрямь необычное письмо — оно от Лены Орловой!

Коротенькое, даже сухое:

«Здравствуйте, Юра!

Сижу у Нелли, она пишет письмо Михаилу, а я вот решила написать Вам. Слышала о Ваших успехах. Рада за Вас — ведь я солдатская дочь (и внучка, и правнучка). Потому и рада.

Желаю всего хорошего.

Лена».

И все письмо. Но как мало надо человеку!

Под стать лейтенанту бодро идет и Подопригора — старый пехотный волк. Хотя бы капля пота выступила на его лбу. Помкомвзвода то выйдет вперед, чтобы с фронта посмотреть, как движется взводная колонна, то отстанет и пойдет в хвосте, вглядываясь в лица левофланговых: все ли в порядке? Железный человек. И солдаты, глядя на старшину, забывают, что карабин нестерпимо давит плечо, сапоги жгут пятки, а лопата бьет по бедру.

Подопригора, поравнявшись с лейтенантом, зашагал ровным, размеренным шагом. Верховцев вынул из кармана носовой платок, вытер лоб:

— Трудный денек выдался!

— Куда трудней, — степенно согласился Подопригора. — Тридцать километров по пересеченной местности! Помню, в сорок четвертом за Минском гитлеровцев гнали. Тоже жарко було!

Верховцев оглянулся на взвод. Хорошо идут! И, любуясь солдатами, проговорил:

— А ребята — молодцы! И Москалев, и Терехов вон как шагают.

Такое признание командира для Подопригоры — как добрый шматок сала для чумака.

— В лучшем виде, як огурчики. Молодой народ и в бою ще не був, а надежный.

Взвод подошел к высоте. Верховцев раскрыл планшет с картой.

— Северо-западная опушка леса. Высота с отметкой 182,6. Правильно.

Верховцев и Подопригора обошли высоту. Широко лежит перед ними поле с черной бахромой леса у самого горизонта.

Верховцев еще раз глянул на карту:

— Здесь позиция нашего взвода?

Подопригора через плечо офицера посмотрел на карту, оглядел местность:

— Як раз!

У подножия высоты тянулись траншеи. Верховцев стал на бруствере.

— Отлично роторные машины поработали. Нам только усовершенствовать траншеи осталось.

По складу своего характера Подопригора был несколько привержен к старине. В глубине души штык и винтовку он уважал больше автомата, а пехотную лопату считал надежней бульдозера или землечерпалки. Но сейчас, посмотрев на траншеи, признал:

— Техника — велыке дило!