Ей самой тоже дали имя какие-то люди. Не такие, как эти, но… похожие. Хотя вспомнить их Серая Мать уже не могла. Многое, очень многое кануло во мрак с начала ее времен. И потому при случае она просто вкладывала прежнее имя в головы новых людей, передавая его смысл, а не первоначальное звучание – так же, как вкладывала все остальное.
Убедившись, что инкубатор успокоился, Серая Мать покинула убежище. Обратный путь к Колыбели занял больше времени. Она не потеряла чувства направления, она всегда знала, куда идти, но теперь вместо всеохватывающего радара приходилось полагаться исключительно на нутряное, почти животное чутье. Истощенная, сейчас она и была животным: разумным, опасным, но всего лишь животным.
Мир, сжавшийся до физического ощущения работы мышц и внутренних органов, казался тесной клеткой. Все, что она могла сейчас, – переставлять ноги, чтобы идти вперед. Да, это – участь животного. Участь человека.
Чтобы вновь стать самой собой, Серой Матери требовалось восстановить силы. И сделать это, за неимением свежей добычи, можно было только в Колыбели.
А после настанет время пополнить запасы.
Он должен сделать это.
«Делай, что должен, и получишь то, что хочешь», – так было сказано.
Остановившись напротив темной двери без номера, Толенька безжалостно комкал в руках разлохмаченный край своего старого свитера, торчащий между полами куртки. Тихий треск. Очередная надорванная нитка. Этот свитер был последним (как и джинсы, и куртка), но Толенька не мог остановиться.
Ничего, ничего, будет еще свитер, уговаривал он себя. Будет новая одежда. Девушка Олеся поделится с ним одеждой Семена, когда тот исчезнет. Они с Олесей станут настоящими соседями. Будут говорить. Будут искать грибы и земляные яблоки, будут охотиться вместе. Она ведь уже умеет охотиться. Даже свежевать тушу умеет. Он ее научил. Серая Мать позволила, и Толенька ее научил.
А теперь он сделает, что должен. Серая Мать обещала помочь. Обещала, что после этого они с Олесей будут соседями. Только они, больше никто. Больше никого и не надо.
Толенька опустил взгляд вниз, на свои руки. В последнее время они стали другими. Пятна увеличились, а некоторые пальцы сделались целиком серыми. Даже ногти на них посерели. И, кажется, перестали расти. Наверное, он постарел еще больше. Ничего, ничего. Все стареют.
Отпустив наконец край свитера, Толенька глубоко вдохнул и выдохнул. Шелестящий звук тут же поглотила жадная тишина подъезда. Он поднял руку и постучал в дверь.
Открыла Олеся. Язык и небо склеились вместе, превратившись в липкий ком. Надо было что-то сказать, с чего-то начать, но он так ничего и не придумал. Серая Мать обещала помочь, вот он и не придумал. А теперь ее не было. Толенька не слышал ее со вчерашнего дня.
– Привет. Есть вопрос, – первой заговорила Олеся. Похоже, она не заметила его замешательства. – Пойдем.
Так ничего в итоге и не сказав, Толенька последовал за ней, шаркая босыми ногами по постепенно исчезающему рисунку ламината. Олеся свернула налево, в ванную комнату.
– Что это? – она показала на дыру в полу.
Ком во рту разлепился, и Толенька сумел заговорить:
– Пустота. Пустое место.
– То есть там внизу ничего нет? Есть только этот этаж, да?
– Да, – Толенька несколько раз быстро кивнул, – только этот, больше ничего.
– Это ведь не настоящий дом. – Из голоса Олеси исчезли вопросительные интонации. Она с самого начала казалась Толеньке умнее остальных. – Тут почти все ненастоящее.
Толенька снова закивал.
– У тебя в квартире то же самое. Почему разрушается именно туалет? И кухня тоже. Ведь в самом начале была вода. И электричество.
– Слишком сложное. Лишнее. Серая Мать убирает все лишнее, без чего можно прожить. – Язык снова свободно двигался во рту. Говорить о другом (не о том, ради чего он здесь) было гораздо легче. Может, время еще не пришло?
Появление Серой Матери было как удар током – болезненный, парализующий. Толенька почти поверил, что она уже не придет, но вот она здесь, снова рядом с ним. Нет, не рядом. Внутри. И ее присутствие почему-то не успокаивает.
– Нужно… кое-что сказать вам, – выпалил Толенька, прежде чем Олеся успела опять заговорить. – Толенька пришел, чтобы сказать.
– Тогда пойдем в комнату.
Олеся уже вышла из ванной, а он все не двигался с места. Заледеневшие ноги вросли в пол. Толенька не мог даже вспомнить, когда у него последний раз мерзли ноги. И когда он последний раз носил обувь. Тревога, охватившая его в подъезде, лишь усилилась.
Нервно потирая руки, Толенька пару раз крутанулся вокруг себя, чтобы прийти в чувство. Он ведь знал, что должен сделать. Взгляд упал на металлический прямоугольный предмет, примостившийся на полке над раковиной. Сухой шорох трущихся друг о друга ладоней оборвался.
Вот что точно было настоящим.
Толенька быстро схватил прямоугольный предмет и сунул в карман куртки. Он не помнил, для чего тот нужен, да это и не важно. Главное – он взял настоящую вещь. Сделал, как раньше.