Да, да, она здесь… Хватит это повторять…
Хоть голова и не болела по-настоящему, разрывающий ее белый шум беспорядочных мыслей был хуже боли. Словно кто-то подключил прямо к мозгу испорченное, запинающееся радио. Лиля разлепила губы, но из пересохшей гортани вылетело лишь шелестящее сипение.
Господи, неужели здесь некому принести ей воды?
Как же ей на самом деле плохо… Ужасно, кошмарно, невыносимо плохо…
Лицо в чешуйках шелушащейся кожи сморщилось, и Лиля затряслась в сухих беззвучных рыданиях. Ноги и руки обрели способность сгибаться, но сгорбить позвоночник и сжаться в комок, сплошь состоящий из страдания, не получалось. Слабость была слишком сильной.
А потом приступ прошел.
Лиля наконец приоткрыла глаза. Несколько раз сморгнула. Под набрякшими веками жгло. Казалось, ей в глаза насыпали того серого песка, который лежал повсюду. Она и сама наполовину зарылась в этот песок.
Песок? Откуда здесь песок?
Высохшие глазные яблоки медленно поворачивались в горячих глазницах, но Лиля никак не могла сообразить, что именно видит вокруг.
Это что, пещера?
Паника снова парализовала тело, мгновенно выжгла весь воздух из груди.
Где она?! И как тут оказалась?!
Нет, нет, нет, ничего не хорошо! Она валяется в грязи в какой-то долбаной пещере!
Нет! Это совсем не нормально, мать вашу!
Это не может быть ее домом! Это вообще не дом…
Нет…
Или все-таки…
Паника отступила так же быстро, как появилась. Лиля глубоко вздохнула и на секунду прикрыла глаза. Чего она испугалась? Что-то ведь только что было… А до этого… Вроде бы у нее похмелье? Или нет? Может, ей что-то подсыпали? Однажды, еще до беременности, она попробовала какие-то таблетки в клубе. Будущий муж так орал, когда она заявилась под утро домой… А ей было все равно. Кажется, она даже послала его.
Но сейчас все было наоборот: кисель вместо мозга и тела, а на дне – твердый осадок тревоги о чем-то, чего Лиля никак не могла вспомнить. И еще она почему-то была абсолютно голой.
Нет, это ни хрена не нормально!
Преодолевая непривычную тяжесть в теле, она заворочалась в песке и села. Выпирающий живот лег на бедра.
Беременность.
Но Даня ведь уже родился?
Да. Ему уже пять. А это…
Лиля ошарашенно глядела на собственный живот, раздувшийся вдвое сильнее, чем при беременности Даней. Стройные ноги и руки на его фоне выглядели конечностями дистрофика. А кожа… Ленты растяжек, разбухшие сосуды, неровные серые пятна, и поверх всего этого – засохшая короста сизых разводов.
Она закричала бы, если б смогла, но из горла по-прежнему вырывался только свистящий хрип.
Хорошо?!
Задыхаясь от отвращения, Лиля ощупывала, а потом щипала себя дрожащими руками.
Это не могло быть по-настоящему. Ее тело не могло за одну ночь превратиться в… в… в
Грязные руки с обломанными ногтями перестали дрожать и остановились.
Рот наполнился приятной сладостью. По коже разливалось успокаивающее тепло. Как после ванны. Как после оргазма. Это и должен был быть оргазм.
Чувствуя жар и приятную пульсацию между ног, Лиля просунула руку под живот и коснулась себя кончиками пальцев. Мгновение спустя наваждение схлынуло, и она тут же отдернула руку.
Тревога, осевшая глубже на дно, поднималась обратно.
Это не Даня. Это не беременность.
И сломанное радио вовсе не в голове, оно у нее в животе!
И это не радио. Это…
Нет. Господи, нет. Не может…
Этого нет. Ей приснилось. Ей… Да, ей что-то подсыпали. Поэтому она ничего и не помнит. Это все долбаные глюки. И если она начнет прислушиваться к ним, будет только хуже.
– Заткнись… – прошелестела Лиля и закашлялась.
– Заткнись! – наконец сумела выкрикнуть она и кое-как встала на четвереньки.
– И ты заткнись! Ни хрена не в порядке! Ни хрена!
Память вспыхнула обрывками смутных образов. Этот голос уже был. Она откуда-то знала его. И следовала за ним, но что-то пошло не так. Все пошло не так.