Серая мать

Выкапывая отрезанные куски щупалец, Лиля сразу отправляла их в рот. Пахнущая болотом мякоть дрожала на языке. На зубах хрустели песчинки. Ничего. Песок – всего лишь часть этого чудесного мира, подарившего ей долгожданную свободу. Подарившего ей настоящую деточку.

Когда все останки были съедены, Лиля потихоньку выбралась из ямы. Внутри, глубже под землей, было что-то еще – она чувствовала, да и Голос подсказывал это, – но слишком большое. Еще живое. Такое сразу не съесть.

Поднявшись на ноги, Лиля медленно заковыляла прочь, придерживая руками разбухший живот. Сейчас он был наполнен только пищей, но уже скоро в нем начнет расти деточка. Ее деточка. Ее плоть. Ее отросточек. Тупорылым «яжматерям» из прежнего мира этого никогда не понять и не прочувствовать.

Голос подсказал, что нужно отдохнуть. Переварить пищу.

Лиля свернула в сторону и направилась к ближайшему дому. Темный зев на месте входа в подъезд показался ей подходящим местом для отдыха.

16

– Ягоды… Там же были ягоды… – продолжал бормотать Хлопочкин, вывалившись из лифта на заплетающихся ногах. Его бледное лицо вытянулось, под глазами провисли мешки. Руку он теперь не отнимал от груди и дышал часто, прерывисто.

– Виктор Иванович, вам плохо? – спрашивала Олеся, заглядывая ему в лицо и пытаясь поймать полуосмысленный, затуманившийся взгляд.

– Нет, ничего… Просто таблетку надо… Дома есть… – Наконец он посмотрел прямо на нее. – Там ведь ягоды были, понимаешь? Настоящие…

– Не было никаких ягод, – вдруг подал голос Толенька, навьюченный своими сумками и до этого всю дорогу молчавший. – Не было! Только морок был. Обманщик был.

– Какой еще Обманщик? – спросил Семен.

Толенька молча отвернулся и направился к себе.

– Эй! – окликнул его Семен. – Я с тобой говорю!

Толенька скрылся в тамбуре.

– Эй!

Семен бросился за ним, Олеся – следом. Она не понимала, зачем именно (то ли чтобы не дать ему снова наброситься на Толеньку, то ли чтобы самой получить ответ), но ее тело требовало действия. Мышцы нетерпеливо вздрагивали, не желая забыть момент силы, пережитый в той яме со щупальцами.

Опередив в итоге Семена, она все же уперлась в закрывшуюся дверь. Лязгнул замок, и рывок за дверную ручку оказался бесполезным. Из Толенькиной квартиры не доносилось больше ни звука.

Распиравшая изнутри энергия вырвалась наружу нечленораздельным гневным выкриком. Это был гнев на всех подряд и ни на кого в отдельности. На все вокруг. Продолжая кричать, Олеся заколотила кулаками по двери, не обращая внимания на боль, эхом звенящую в ладонях и запястьях.

Чьи-то руки обхватили ее сзади и оторвали от двери, вытащили из тамбура. Семен.

– Да отпусти ты! – тяжело дыша, Олеся отпихнула его в сторону.

– Погоди. Выдохни, – твердо произнес Семен, продолжая удерживать ее за плечи. – Ты здесь, со мной? Что сейчас творится в твоей голове?

– Да здесь я, здесь, – раздраженно буркнула Олеся. Она старалась успокоиться, но внутри все еще клокотало. – И в голове у меня все нормально. Ничего такого. Просто…

Так и не сумев сформулировать ускользающую мысль, она лишь махнула рукой.

– Я пойду, ребята… – вдруг прошелестел рядом Хлопочкин, о котором они успели забыть. – Мне бы таблетку…

С этими словами он поплелся в свой тамбур. В правой руке с поникшим плечом были зажаты пакет с малоаппетитными грибами и ручка канистры, на дне которой плескались остатки воды, все-таки выцеженные ржавой колонкой. За окнами подъезда уже опускалась плотная стена темноты.

– Вам воды хватит до завтра? – спросил Семен. – Можете у нас еще взять.

– Алла возьмет, если что, – тихо ответил сосед и ушел.

Олеся и Семен остались одни на лестничной клетке, полной теней, которые не могла разогнать еле теплившаяся лампочка под потолком. Окна подъезда превратились в черные слюдяные квадраты, слепо таращившиеся размытыми отражениями лестницы и двух фигур, застывших друг напротив друга. Минуты текли. Бесчувственные тела слегка покачивались – непроизвольная реакция мышц, поддерживающих равновесие.

Ощущения возвращались медленно, постепенно. Потерянное время так и осталось потерянным – о нем не хотелось вспоминать, не хотелось думать. Олеся слишком устала, чтобы думать хоть о чем-нибудь. И все же, когда тишина вновь начала сковывать ум и тело, она, превозмогая себя, заговорила:

– Надо отнести воды Ангелине. И посмотреть ее рану.

Кипучая жажда действия давно сошла на нет, оставив после себя только пустотелое утомление. Гадкое, безнадежное чувство.

– Пошли, – отозвался Семен, когда Олеся уже начала забывать, о чем говорила.

Пыльный тамбур встретил их еще одной тлеющей в сером плафоне искоркой. Олеся машинально надавила на кнопку, но дверной звонок не издал ни звука. На долгий стук никто не ответил. Семен подергал за ручку, но дверь была заперта.

– Может, спит? – предположил он.

– Не знаю, – вяло пожала плечами Олеся.

– Ладно, пошли. Завтра зайдем.