Серая мать

Семен покачнулся и огляделся по сторонам. Поле зрения сжалось до узкого тоннеля, взгляд выхватил среди каменистого мусора какой-то металлический прут. Семен поднял его. Рукоятка вертела для гриля неудобно легла в руку: слишком узкая, слишком колючая на конце. Почти как само острие. Но пустоты больше не было.

Осмотревшись, он увидел тех, кто боролся поблизости. Один… Нет, одна – Серая Мать. Вот она – большая, хоть и припавшая на четвереньки. Другая…

ДЕЛАЙ ЧТО ДОЛЖЕН!

Занеся вертел над головой, чтобы как следует размахнуться, Семен шагнул вперед. Он уже наметил место на теле той, другой, которая взобралась на спину Серой Матери, но никак не мог вспомнить ее имя. Почему-то было важно вспомнить имя, прежде чем ударить. Может, здесь не принято убивать тех, чьего имени не знаешь?

И где это – здесь?

Семен опустил вертел, скривившись от приступа головной боли. Наверное, ударился головой, когда упал.

Почему он вообще упал? С ним говорила Олеся, а потом…

Олеся!

Вот как ее зовут!

Семен снова занес вертел для удара. Никто больше ничего не подсказывал, и он вдруг понял, что не знает, что делать. Кого он должен ударить? Олесю? Серую Мать?

«Она стерла в пыль целый мир».

«Ты знаешь, что она делает с теми, кого не убивает?»

«Она вернет тебя в подвал».

Онемевшие ладони взмокли от пота. Семен помнил подвал. Темное, холодное, страшное место.

Но ведь за пределами подвала что-то есть?

Новая жизнь.

Ему ведь обещали. Он помнил, что уже сделал что-то важное (что должен), и это хорошо. Что он…

Другой человек.

Хороший человек.

«Она вернет тебя в подвал».

Новая жизнь.

«Ты знаешь, что она делает с теми, кого не убивает?»

Застонав, Семен выронил свое оружие и обхватил голый череп руками. Внутри пульсировала острая боль, пульсировали перепутанные – чужие – мысли.

Но разве мысли могут быть чужими? Он просто упал, просто ударился головой. У него сотрясение мозга. Болезнь мозга. Чужие мысли – это болезнь. Как у Олеси. Только Олесину болезнь вызвала Серая Мать. Олеся ведь говорила, что…

Семен припал на колени, качаясь из стороны в сторону. Он по-прежнему сжимал руками голову. Он хотел закричать, но не смог, и от этого становилось еще хуже. И тогда он заскулил – тонко, на одной ноте, как смертельно раненное животное.

Делай, что должен.

«Она стерла в пыль целый мир».

Был только один способ прекратить это. Только один способ избавиться от болезни мозга. И для него, и для Олеси.

Семен с трудом отодрал ладонь от раскалывающейся головы, схватил вертел и выпрямился. Острый конец вознесся вверх, чтобы прочертить смертельную дугу над окровавленной спиной в ошметках куртки, цвет которой уже было не разобрать.

А мгновение спустя Серая Мать вместе с прилипшей к ней чужой кровавой спиной рванулась в сторону, прочь от дрожащей, залитой потеками кислоты расплавленной массы, в которую превратились Ее Дитя и Его Колыбель.

То есть монстр.

И Ангелина, толстуха из двадцать второй.

Наконец закричав, Семен скакнул следом, вложив в удар всю свою силу и вес. Острие вертела с влажным хрупом вонзилось в плоть. В следующую секунду несуществующая стена провалилась под ними.

По ту сторону

Чудо.

Вот что они все говорили – и ей, и между собой. Вот что они все думали.

Чудо, что она осталась жива.

О настоящем чуде никто не знал.

Оно осталось с ней и больше уже не уходило. Лежа на больничной койке, Олеся сберегала его. Подпитывала. Тренировалась. Она брала совсем немного и только от тех, у кого было достаточно. Не истощая, не уничтожая. Ровно столько, сколько требовалось, не больше.

Олеся разглядывала их, как экспонаты в музее. Исследовала снаружи и изнутри. Просматривала, как кадры на кинопленке. И иногда – руководила. Незаметно, по мелочам: возьми ручку, посмотри в окно, улыбнись… Только для тренировки. Просто чтобы убедиться, что это возможно.

После того раза она больше не переходила границу. Но в своих снах до сих пор ощущала, как сыплется сквозь пальцы мертвая серая пыль.

…Пыль кружила в воздухе вокруг – мельчайшая, ощутимая лишь на вдохе. Как будто искрящие телевизионные помехи перед несуществующим взором обрели плотность, заполнили собой пространство. Постепенно они начали складываться во что-то осмысленное: вертикальные, горизонтальные линии, плоскости, более сложные выпуклые формы.

Подъезд? Лестничная площадка?

А рядом, вплотную – серое, догорающее ультрафиолетом, и бледно-желтое. Они прижаты друг к другу и к ней, как любовники, переплетающиеся в страстных объятиях.

Олеся коснулась Семена, едва чувствуя собственную руку. Заставила его открыть глаза, чтобы она смогла увидеть все по-настоящему.

Серая Мать, распластавшаяся под ними на полу, не двигалась. Большая голова на вывернутой шее упиралась в основание ведущего вверх лестничного марша. Белые шары глаз глядели в пустоту. Она и сама словно опустела, выплеснув всю оставшуюся энергию в последнем рывке. Осталась только эта древняя высохшая оболочка, пронзенная вертелом между выступающих ребер. Рассыпающаяся той самой пылью.