Они сидели за полночь, смотрели на фото и думали. Что это, неполадки в механизме Шерша или действительно перед ними лежат первые в истории человечества портреты братьев по разуму? Уж больно обычные у этих людей лица: добродушное и азартное у болельщика, милое и испуганное у девушки, склонившейся над упавшим транспарантом «НЕТ НЕЙТРОННОЙ БОМБЕ!» Ответить на мучивший их вопрос мог только сам Шерш. Но он молчал.
— Вот что, — сказал задумчиво Вовка, — как бы там ни было, а искать надо самим. Ведь не узнаешь же теперь, кто эти люди на самом деле, если одна — в Гамбурге, а другой — в Мадриде. Надо выйти на «отечественного» пришельца, прижать его к стенке и добиться правды.
— Что ж, будем искать! — эхом откликнулся Зина. К себе в общежитие он не пошел. Остался ночевать у Вовки. Этой ночью ему снилась худенькая гамбургская Аэлита, которую он спасал от полицейской дубинки. Вовка видел во сне прекрасный и уже напечатанный в центральном журнале рассказ «Признание хламидомонады». Эдгар спал без сновидений, прикорнув на драной хозяйской газете. Каждого из них ждало таинственное «завтра».
«Завтра», как всегда, наступило своевременно. Промаявшись от нетерпения (один — за столом в редакции заводской многотиражки, другой — в полукилометре от него, возле фрезерного станка с программным управлением) положенные восемь часов, друзья встретились в проходной.
— Ты знаешь, — мрачно сказал Зина, — я за сегодняшнюю смену наворотил брака больше, чем за все четыре года работы.
— Так по уважительной же причине, — утешал его Вовка, хотя, согласно своему журналистскому долгу, должен был бы строго осудить бракодела. — Ну, пошли! — И он поправил на плече ремень Шерша. Отвинченный аппарат наготове нес Славка.
Областной центр жил своей жизнью. Улицы жонглировали толпами, магазины томно шевелили длинными хвостами очередей. Шерш на боку у Вовки молчал.
— Придется ехать в Москву! — огорчался изобретатель. — Что у нас здесь делать пришельцам? Провинция…
— Как что делать? — возмущался репортер. — Самый резон им здесь обосноваться! Суди сам: во-первых, город миллионный, крупный промышленный центр, во-вторых, рядом крупнейшие в Союзе стройки, КамАЗ, газопровод дот тянут в Европу… а в-третьих, не сам ли ты весной видел над Бахаревкой летающую тарелку, а?
— Я знаю, куда идти! — неожиданно остановился Славка. — К ЦУМу. Там иногда возле входа торгует карточками «Спортлото» один мужик. Такого необычного лица мне больше ни у кого не приходилось видеть. Глаза огромные, лоб выпуклый, а волосы — желтые-желтые, все в мелких кругляшках, как у негра. Если и этот не пришелец, тогда я сам сознаюсь, что прилетел с Антареса.
— Так пойдем!
Они нашли этого дядьку, долго бродили вокруг, прицеливаясь с разных сторон видоискателями Шерша, потом плюнули и ушли. Славкина машина не сработала;
— Не унывай, Зина! В августе в Москву поедем. Уж оттуда-то без Аэлиты не вернемся, — вздохнул Вовка, — а я к тому времени свою «Хламидомонаду» допишу. Заодно попробую протолкнуть ее в какой-нибудь журнальчик.
Но Зинченко был безутешен.
Хронодесантник Иван Никифорович Онисимов, почетный член Президиума Совета Объединенных Человечеств, нырнул в хронопространственную спираль, даже не собрав с лотка карточек «Спортлото». Он наконец-то выполнил свою миссию: увидел воочию и заснял на вриор первый в истории земной цивилизации эксперимент с первым, совсем примитивным еще, адвентоскопом. А главное — он видел собственными глазами самого Вячеслава Зинченко, поэта и изобретателя, имя которого они, люди двадцать четвертого века, почитали наравне с именами Циолковского и Леонардо да Винчи.
ВОСЕМЬ СТРОЧЕК ПЕТИТА
Валентину Пикулю
— …А потом он выстрелил и продырявил мне плечо. А я выстрелить не смог — рука уже не слушалась. — Морщась от боли, Вовка Шлыков покосился на свою перебинтованную конечность. Бинты на плече у него уже промокли. — Тьфу! — добавил он. — Только и хватило у меня сил, чтобы обложить его, этого гаденыша, по-нашему, по-русски!
— Ну и дур-рак! — угрюмо каркнул из клетки говорящий ворон Эдгар. — Пр-римитивно ср-работал! Стр-рогий выговор-р-р в пр-риказе!
— Да ладно тебе, не горячись! — миролюбиво заступилась за мужа Иришка. — Сам бы попробовал…
— И попр-робовал бы! — лез в бутылку Эдгар. — Пр-рошу ор-ружие!
— Ну, лови. — Иришка бросила на диван самодельный пистолет-поджигу, с которым Вовка обычно тренировался за городом. — И что только ты с ней делать собираешься?
Эдгар открыл носом дверцу клетки, важно слетел на диван, мелким скоком добрался до поджиги, покосился, тюкнул, зацепил крылом и сбросил на пол.
— Вот то-то и оно, — констатировала Иришка, — и вообще, не брюзжи!
Из соседней комнаты вышел задумчивый Славка Зинченко. Он молчаливой тенью проскользнул мимо молодоженов, рассеянно почесывая за ухом паяльником. Машина времени снова барахлила.
— Зина, а Зина, — окликнул его Вовка. — Что у тебя там?
— Контакты плавятся при форсаже. Золотом паять нужно. Где я возьму это золото? Рожу?