Но всё это промелькнуло у меня в голове как-то мимоходом, танцоры и их дурацкое кружение лишь ненадолго привлекли моё внимание. Что меня по-настоящему потрясло, так это убранство зала! Стиль, в котором он был декорирован, иначе как «ранневарварским» назвать было невозможно! Высохшие кости, полагаю бывших врагов хозяина, украшали собой стены и даже заменяли некоторые детали предметов обстановки! Ножки огромного обеденного стола когда-то и в самом деле были чьими-то ногами. Ручки кресел... Ну, вы и сами догадаетесь, из чего они были сделаны. Гобелены, развешанные на стенах, пестрели сценами жестоких убийств и всевозможных злодеяний: на них были изображены женщины, подвергающиеся гнусному насилию, дети, которых швыряют в костёр, распинаемые на кресте мужчины, отрубленные головы, и кровь, кровь, кровь... И тут я наконец понял, что празднество у Шенка нисколько не походит на пиры в любом ином замке и дворце, устраиваемые нормальными людьми, а не кровожадными злодеями. Оттуда, из пиршественных залов обыкновенных вельмож и королей, вам не захотелось бы бежать без памяти – только давай бог ноги унести, со слезами ужаса и воплями о помощи...
Воображение моё под воздействием этих устрашающих картин разыгралось вовсю. Я себе зримо представил, как меня разоблачают, выводят на чистую воду, обнаруживают, что я – оруженосец на службе короля Рунсибела, телохранитель его дочери, находящейся здесь же и стоящей по правую руку от меня. Принцессу немедленно помещают в узилище, а меня... Я содрогнулся от ужаса, вообразив свою увечную ногу в виде канделябра, а голову... О господи! Если б ещё не этот слепящий свет, если бы здесь царил полумрак, который скрыл бы все ужасные приметы интерьера... Я покосился на Энтипи. Интересно, какое впечатление произвело это убранство на неё?
Никакого. Поверьте, лицо её высочества оставалось совершенно бесстрастным. С потрясающей невозмутимостью она разглядывала один из гобеленов, а поймав на себе мой взгляд, изрекла:
– Если кого-то убить подобным способом, крови будет гораздо больше, чем они тут изобразили. Поэтому вся сцена выглядит недостоверной.
– А девицы, милующиеся с единорогами, это, по-вашему, достоверно? – с сарказмом спросил я.
– Конечно. Вполне.
– Никаких единорогов на свете нет! – разозлился я. – Кроме тех, которые якобы воспитали вашего героя Тэсита. Пусть эта ложь останется на его совести. А если б они и существовали, то никакую девицу близко бы к себе не подпустили. Или попытались бы её прикончить, как поступают все мифические существа. – Я кивком указал ей на дальний конец стола, возле которого не видно было никого из слуг. – Похоже, гостям, что там сидят, пора переменить тарелки. Вперёд!
Мы принялись со всей возможной осторожностью проталкиваться сквозь кольцо танцующих. Очутившись среди подвыпивших и потому настроенных весьма игриво светских дам, я почувствовал себя намного бодрее и увереннее, чем прежде. Они все как одна были роскошно одеты, тела их источали пряный аромат дорогих благовоний. У меня даже голова закружилась, стоило представить себе любую из них в моих объятиях... Но, к сожалению, я был нанят для оказания гостям Шенка, в том числе и этим красоткам, услуг совсем иного рода.
Мы с Энтипи подошли к боковому столику у стены, где были выставлены сочный окорок величиной с двухлетнего ребёнка, несколько сырных голов и пышный каравай пшеничного хлеба. Я стал нарезать окорок, при каждом взмахе ножа представляя себе одного из своих врагов, с кем бы я желал таким образом разделаться. Работа спорилась, ломти получались на удивление ровными. Недаром же я вырос в трактире. Энтипи быстро относила тарелки с закусками на пиршественный стол и предлагала сыр и ветчину тем из гостей, которые бродили по залу и время от времени приближались к нашему столику.
Ветчина, надо вам сказать, выглядела до того свежей и аппетитной и источала такой божественный запах, что у меня слюнки потекли. Энтипи, когда гости, которые до этого разгуливали по залу, сгруппировались в дальнем его конце, окружив какого-то низкорослого толстяка вельможу и внимая его разглагольствованиям, воспользовалась этой неожиданной паузой и принялась с аппетитом уписывать два ломтя хлеба. Я вспомнил, что дворецкий разрешил нам есть его вволю, и решил последовать примеру принцессы. Она сложила два ломтя вместе. Мне это показалось странным... Но тут я заметил, что она украдкой слизнула какую-то жидкость, капли которой просочились сквозь ноздреватый мякиш и потекли у неё по пальцам.
– Отчего это ваш хлеб так горько плачет?
– А я стащила пару маленьких кусочков ветчины и спрятала их между кусками хлеба, – ответила Энтипи, чрезвычайно собой довольная.