Сентябрь

Может быть и знаменитый; Вагнер уже начал уставать, он потерял много крови, больше, чем предполагал вначале. Опять же, после предыдущих ранений он не совсем еще пришел в себя.

Волк, говоришь – подумал он. Коммандо. CNN, которую иногда разрешали им смотреть, ничег­о о подобном не рассказывала.

Почти четыре года. Вагнер внимательно вглядывался в стакан, покрытый бесчисленными от­печатками пальцев. Нет уже ни Волка, ни Искорки – той, что помоложе. Ее достал киборг, мало чего осталось. Только пилотка немецкого танкиста с беличьим хвостом. А двадцатимиллиметро­вые пули оставляют мало чего для похорон.

Свободные эльфы. В этой войне не было партизан. Кмитицев, Мрачных, Боров. Не существо­вало движения сопротивления. Двадцать лет свободы, глобализации и макдональдизации убили все давние образцы. Годы нахальной националистической пропаганды, популяризации ксеноф­обии, оглупления новым культом.

Так что подпольные организации не появились. В американской зоне коллаборационистов можно было выбирать на вкус и цвет. Те же, кто не пожелал со всем эти согласиться, сделались преступниками, контрабандистами, в конце концов – самыми обычными бандитами. Таким вот об­разом, живя вне системы, они получали эрзац свободы. Декады фильмов карате, переплетенные с паломничествами, принесли свой урожай. Никто не закапывал оружие и не шел в лес с иными – чем исключительно преступными – целями. Все видели все происходящее в заднице. Почти что все. За исключением Белок.

Они не сражались за независимость или там свободу. Они прекрасно понимали, что ни­когда ее уже не получат; время Европы, по крайней мере – северной, пришло к концу. И ничто от этого не отвернет; а война, которая покончила с приличных размеров европейским государством, является не­значительным эпизодом, совершенно не меняющим факта неумолимо близящегося всеобщего конца.

Но они отправились в лес, плюя на давние, изгаженные и подделанные образцы. Пошли, по­тому что им казалось, что так надо, что этого требуют… Приличия?...

Вагнер криво усмехнулся, все еще вглядываясь в путаницу папиллярных линий. Никогда сам он не услышал от них этого вот слова. Так надо, единственное, что они могли сказать.

Они отправились в лес, беря за образец обреченный на уничтожение народ из не существую­щего мира. Народ, дни которого тоже были сочтены, независимо от того, что бы ты не сде­лал и как упорно бы не сражался.

Они пошли туда, поскольку это был единственный образец, все еще правдивый, не подби­тый дешевой национальной гордостью и ксенофобией. Они сражались с врагом, для которого уничтоже­ние государства было всего лишь мало значащим эпизодом игры за гораздо большую ставку.

И многие погибли. По сути своей – ни за то и без смысла.

Вагнер пробормотал ругательство себе под нос. Ты ведь и сам, курва, не лучше, подумал.

Кудряш, как обычно, был пунктуален. Громко скрипнула внешняя дверь и с металлическим стуком ударила о фрамугу. Поначалу вовнутрь заскочила парочка бычков с лицами декларирован­ных дебилов, в бейсболках, натянутых на выбритые башки. Когда они чутко разглядывались по сторонам, их низкие лобики и толстые загривки очень сильно напоминали реконструкцию ископае­мых людей, где-то между Homo ergaster и Homo erectus. Впечатление усиливали свободно вися­щие руки.

Осмотр, похоже, их удовлетворил; оба прегоминида уселись за поспешно покинутый сто­лик. Один так и продолжал осматриваться, второй поднял с тарелки едва начатую гусиную ножку. Как ми­нимум, полсотни баксов.

У входа в зал появился Кудряш, который полностью полагался на своих гвардейцах.

Когда-нибудь это его и погубит, - подумал Вагнер.

Кудряш направился прямиком к столику. Он знал, где Вагнер обычно привык сидеть.

Не говоря ни слова, он тяжело упал на стул.

- Кууурва… - с облегчением в голосе произнес он через какое-то время. – Ну и погодка…

Тут же появилась официантка с приклеенной к лицу улыбкой. Король контрабандистов не удо­стоил ее хотя бы взглядом.

- То же самое, дважды, - рявкнул он. – Только, курва, быстро…

Он снял шикарную меховую папаху из редкого сибирского зверя. В потной лысине, которую следовало благодарить за прозвище, отразился свет люминесцентных ламп.

Еще у него не было ни бровей, ни ресниц, и вообще – ни единого волоска на всем теле. Это означало, что четыре года назад он пребывал на самом краю круга, центр которого опреде­лялся аэропортом Минска. Как минимум, километрах в четырех от этого центра.

Никто так и не узнал, кто же взорвал боеголовку снаряда, по номенклатуре НАТО называемог­о "Кельт". Одного из тех, которые польская разведка после многих лет стараний выкупила у русской мафии, чтобы сделать из них окончательный аргумент в правдоподобной войне. Вероят­нее всего, сделал это кто-то из непоколебимых, которые после Вильно хотели идти похо­дом на Харьков и Киев, даже когда Варшава уже находилась в радиусе поражения германских Panzerhaubitze. Когда все МИГи и F-16 уже грызли землю, ну а нацеленные на Берлин ракеты мож­но было тащить только лишь на собственных спинах.