Н.О. Лосский преподавал сперва в Праге, где и он, и его теща, Мария Николаевна Стоюнина (как деятель русского просвещения), получали чешскую стипендию. Потом семья перебралась в Париж. Лосский и здесь преподавал, размышлял, развивал свое учение об интуиции…
В науку пошли и его сыновья. Старший – Владимир стал православным богословом и преподавал латинскую патрологию. Это его стараниями открыт был на рю Монтань Сент-Женевьев в Париже первый франкоязычный православный приход. При этом он был послушный исполнитель всех указаний подневольной московской патриархии. Его жена, Магдалина Исааковна Лосская (урожденная Шапиро), была такая же энтузиастка православия, как он сам.
– О, она была убежденная церковница, эта Шапиро, – сказал мне Борис Николаевич Лосский.
Другой сын Н. О. Лосского, Андрей, стал историком, специалистом по русскому XVII веку. Мой друг Борис Николаевич был видный историк искусства, искусствовед. Он учился в Праге и в Париже, 17 лет был хранителем музея в Туре, а потом и хранителем дворца Фонтенбло, напечатал кучу книг по искусству (на всех языках), еще и в 94 года от роду успешно писал мемуары. Внук Н. О. Лосского, Николай, – филолог-англист, богослов, регент церковного хора; жена его, Вероника Лосская, – цветаевед. Внучка, Мария Владимировна, преподавала в университете в Нантерре, она специалист по Толстому. Специалистами по русской литературе стали внучки философа Н. Лосского Елена и Мария. В Бостоне преподавала и другая его внучка, Мария, а правнук Андрей стал блестящим переводчиком богословской литературы. Что же до правнука Кирилла, то его религиозный энтузиазм завел так далеко, что он перешел в иудаизм…
Сын петербургского адвоката, родной брат двух талантливых сестер-писательниц (поэтессы Мирры Лохвицкой и популярнейшей юмористки Тэффи), генерал Лохвицкий воевал сперва во Франции против немцев, потом с Колчаком против красных, а дни свои кончил в мирном Париже, где, по выражению его знаменитой сестры Тэффи, жили русские эмигранты, как «собаки на Сене».
Морской офицер Павел Лутовинов и его жена Валентина открыли у себя в 17-м округе Парижа ателье живописи по шелку («в технике батик»), и десяток русских мастериц получили работу в этом ателье. Вообще роспись платков и шалей была среди русских эмигрантов весьма популярным занятием. Занимались этим, в частности, знаменитый художник кино Георгий Вакевич, широко известная в среде монпарнасской богемы художница Маревна (Мария Воробьева-Стебельская, бывшая возлюбленная Диего Риверы, родившая от него дочь), художница Соня Делоне-Терк. Не брезговали этим занятием и поэты (скажем, Довид Кнут).
Князю Георгию Евгеньевичу Львову, до революции крупному землевладельцу, кадету, довелось после Февральской революции 1917 года быть председателем Совета министров и министром внутренних дел в первых двух составах демократического Временного правительства. Современники нередко писали о загадке его личности, о том, что этот ласковый в обращении, честный человек «только в деревне, среди русской природы и простых русских людей чувствовал себя счастливым. Любовь к деревне и мужикам была основной эмоцией всей его жизни… Через мужика же до страсти любил Россию…»
Естественным поэтому был вопрос, которым задался в своей мемуарной книге князь В. А. Оболенский: «…что же, в конце концов, влекло кн. Львова к общественному делу? Карьеризм, тщеславие? Достаточно было хоть немного узнать этого скромного и, по существу, пассивного человека, склонного к фатализму, чтобы отвергнуть это предположение. О властолюбии и говорить не приходится: получив в свои руки власть, он боялся ее проявлять… Сотни миллионов рублей проходили в России через руки князя Львова, сотни миллионов франков… в Париже, а жил скромно, в соответствии со своими демократическими вкусами, и умер в бедности, ничего не оставив своим наследникам. Слава? – Пожалуй, отчасти да. Но, как мне кажется, его славолюбие было неразрывно связано с мистической верой в провиденциальность своей личности, с верой, которая слилась в нем с любовью к России».
В. А. Оболенский рассказывает в своих мемуарах, как он повез в министерство к Львову документ, разработанный его партией:
«Я не видел кн. Львова с начала революции и был поражен его осунувшимся лицом и каким-то устало-пришибленным видом…