Роулею казалось около шестнадцати лет; он был строен; его веселое веснушчатое лицо освещала пара ясных глаз. В чертах юноши светилось ласковое и заискивающее выражение, которое мне показалось хорошо знакомым. Я вспомнил картины из моей собственной ранней юности, вспомнил то страстное обожание, которое я питал к нескольких людям, с тех пор давно потерявшим мое уважение или умершим; во мне воскресла память о том, с каким замиранием сердца я мысленно старался служить моим бывшим героям, с какой радостью я в своем воображении бывал готов умереть за них. Насколько выше и благороднее казалась мне их жизнь и смерть, нежели это было в действительности! Когда я смотрел в зеркало, мне чудилось, что в чертах Роулея я вижу эхо или призрак моей собственной ранней юности. Я всегда утверждал (частью оспаривая мнение моих друзей), что я прежде всего экономист, и, конечно, я ни за что на свете не пренебрег бы такой драгоценной собственностью, как поклонение юноши, видевшего во мне героя.
– Вы бреете как ангел, мистер Роулей, – заметил я.
– Благодарю вас, виконт, – ответил он и продолжал: – Мистер Поуль не боялся за меня. Поверьте мне, сэр, я бы не получил место при вас, если бы не был достаточно искусен. Мы ждали вас весь этот месяц, Господи Боже! Я никогда не видывал таких приготовлений! Каждый день топили, делали постель и т. д. Как только стало известно, что вы приедете, сэр, мне начали платить жалованье. И с тех пор я бегал то вверх, то вниз, ну, точно чертик в табакерке. Как только в аллее застучат колеса, я, бывало, бросаюсь к окошку. Много раз пришлось мне разочароваться; но сегодня, как только вы вышли из экипажа, я понял, что это мой… что это вы. О, да, вас ждали. Когда я сойду вниз ужинать, я сделаюсь героем нашей столовой. Всем так любопытно.
– Ну, – сказал я, – надеюсь, вы можете дать мне отличный аттестат: трезвого поведения, степенный, трудолюбивый человек, с хорошим характером, превосходные рекомендации с прежнего места. Да?
Роулей засмеялся с замешательством.
– Ваши волосы прелестно вьются, – сказал он, желая переменить разговор. – Но вот у кого они особенно сильно завиваются, у виконта! Только не от природы, да и редеть начинают. Виконт старится. Он пожил в свое удовольствие. Ведь правда, сэр?
– Дело в том, – заметил я, – что я очень мало знаю его. Наши семьи не видались, и я еще почти ребенком поступил на военную службу.
– На военную службу, мистер Анн, сэр? – вскрикнул Роулей с лихорадочным оживлением. – Были ли вы ранены?
Я не считаю нужным умерять восхищение, пробуждаемое моей личностью, потому, спустив шлафрок с одного плеча, молча показал мальчику рубец от раны, которую получил в Эдинбургском замке. Роулей посмотрел на него с благоговением.
– Боже мой, и вас ранил француз? – невпопад спросил юноша.
Я не солгал, подтвердив его догадку.
– Французская сталь, – заметил он с ужасом и наслаждением.
Хотя я имел основание предполагать, что ножницы, которыми мы дрались, были английского изделия, я не счел уместным противоречить ему.
– Да, – продолжал он, – в самом воспитании уже была разница. Тот виконт занимался лошадиными скачками, играл в кости, и так всю жизнь. Все это, без сомнения, хорошо, но я говорю, что это не ведет ни к чему. Между тем…
– Между тем виконт мистера Роулея… – подсказал я.
– Мой виконт? – повторил он. – Да, сэр, я говорил, что вы иное дело. А теперь, увидав вас, снова повторю это.
Я не мог удержаться от улыбки, и мошенник увидел ее в зеркале; он тоже улыбнулся мне.
– Да, опять повторяю это, мистер Анн, – проговорил Роулей. – Я знаю, где раки зимуют! Я понимаю, когда джентльмен – джентльмен. Мистер Поуль может убираться к черту со своим виконтом! Прошу прощения за то, что говорю так свободно, – вдруг прервал он свою речь и вспыхнул пунцовым румянцем, – мистер Поуль говорил мне, что не следует так болтать.
– Дисциплина прежде всего, – подтвердил я, – следуйте примеру старшего.
После этого мы обратили внимание на мое платье. Я с удивлением заметил, что оно мне было совершенно впору, не сидело на мне à la diable, как сидит солдатская форма или одежда, купленная готовой; все части костюма красиво облегали меня; так приходится только произведение искусного артиста, сшитое на любимого клиента.
– Это удивительно, – заметил я, – платье мне совершенно впору.
– Действительно, мистер Анн, вы оба точно сделаны по одной мерке, – сказал Роулей.
– Кто, кто оба? – спросил я.
– Вы и виконт.
– Черт возьми! Уж и платье-то на мне не его ли?
Однако Роулей успокоил меня. Как только зашла речь о моем приезде, граф передал вопрос о гардеробе в руки портного, шившего на него самого и на моего двоюродного брата; благодаря слухам о нашем сходстве, мне сшили платье по мерке Алена.
– Но все было сделано специально для вас, мистер Анн, уверяю, граф ничего не делает вполовину: топили камин, заказали самое тонкое платье, отдельного лакея приучали к его должности.