Сэндвич с пеплом и фазаном

Об этом я думала, стоя в кровати на голове и положив ноги на стену. Я случайно обнаружила, что в такой позе мне думается лучше, потому что кровь приливает к мозгу.

Немногие часы, которые имелись в моем распоряжении, — это драгоценные часы темноты между пробуждением и временем подъема: единственный период, когда я могла побыть наедине с собой.

Я не забыла о трупе в камине: у меня просто не было времени подумать об обгоревших костях, стиснутых пальцах, — по крайней мере, до настоящего момента.

Где-то в тайниках моего мозга высвободилось воспоминание и со щелчком встало на место в моем сознании.

Металлический медальон! Я же взяла его у трупа и сунула в карман!

Я опустила ноги и соскочила с кровати. Потянулась к правому карману в жакете моей школьной формы, который я — вопреки запретам — вешала на стул. Слава небесам, мисс Фолторн этого не видит.

Карман был пуст. Я проверила второй.

Ничего.

Погоди-ка! Когда тело вывалилось из камина, я была одета в то, в чем приехала в Канаду: юбку, блузку и джемпер.

Все это висит в шкафу.

Я затаила дыхание, просовывая руку в складки своей старой одежды.

Слава небесам!

Я крепко сжала в ладони небольшой предмет.

Почти не задумываясь, я включила запретный электрический свет. Когда я осознала, что сделала, я внимательно прислушалась, до крайности напрягая свой сверхъестественно острый слух. Но в доме было тихо, как в деревенском склепе. Никто не издавал ни малейшего шума.

Кроме меня.

Я держала предмет величиной с сустав моего большого пальца.

Увеличительное стекло было бы подарком небес, но увы, увы! У меня его не было. Можно попытаться сымпровизировать с крошечным отверстием в листе бумаги…

Как же я забыла! Ведь тетушка Фелисити дала мне полезное распятие. Натуральный швейцарский нож в виде креста. Именно тот инструмент, что мне сейчас нужен, и он висит у меня на шее!

Взявшись за него, я вознесла благодарственную молитву святому Иерониму, покровителю очков.

Я вытащила вращающееся стекло и внимательно изучила предмет, держа его большим и указательным пальцами. Судя по его тусклой поверхности, мне придется прибегнуть к особым мерам. Придется подождать, пока я не улучу момент и не окажусь одна в химической лаборатории.

Эта штука явно имела лицо — это я определила сразу. И крылья!

Да, она похожа на завернутое тело — даже слишком. Я вспомнила знаменитую статую Джона Донна, которую мы видели в соборе Святого Павла, — настоятеля этого собора, который, как считалось, позировал для нее на смертном одре. Еще говорили, что это единственная статуя в соборе, пережившая великий пожар в 1666 году. Даже сейчас, почти триста лет спустя, на ней были заметны следы сажи.

В точности как изображение бедолаги Донна, эта крошечная крылатая фигурка пережила воздействие огня.

Совпадение?

Я очень надеюсь, что нет.

Я так глубоко погрузилась в изучение медальона через увеличительное стекло, что не услышала, как открылась дверь.

Я понятия не имела, что мисс Фолторн тут, пока она не заговорила.

— Что это значит?

Она произнесла эти слова медленно, ледяным зловещим тоном — должно быть, именно так змея обратилась к Еве в райском саду.

Со скоростью света я уронила медальон в карман халата и припрятала его в складках носового платка.

— Что у тебя там?

— Ничего, мисс Фолторн.

— Чепуха! Что это? Дай сюда.

Наступил знаменательный миг — момент истины, пан или пропал, как говорят тореадоры.

Или, в моем случае, момент лжи.

— Пожалуйста, мисс, это мокрота, — ответила я, доставая платок из кармана и протягивая ей для проверки. И изобразила на лице выражение замешательства. — Кажется, я сильно простудилась.

Для пущего правдоподобия из глубин своего организма я исторгла довольно убедительный кашель и выплюнула воображаемое нечто на платок.

И снова протянула его ей.

Чтобы играть в такие игры, требуется определенная доля смелости: умение блефовать в сочетании с детской невинностью, и я в этом довольно хороша.

— Убери эту гадость, — с отвращением сказала мисс Фолторн и резко переменила тему разговора: — Почему у тебя горит свет?

Я чуть не ляпнула: «Мне показалось, что я кашляю кровью, и решила посмотреть», но что-то подсказало мне придержать коней.

— Я встала пораньше, чтобы написать сочинение о Уильяме Палмере, — ответила я, утирая рот напоследок и показывая на тетрадь и ручку, которые — хвала Господу! — лежали на письменном столе.

Мисс Фолторн ничего не сказала, но внимательно на меня посмотрела, и ее рубиновая булавка у горла поднималась и опускалась с гипнотизирующим постоянством. Вдох за вдохом.

— Я не могу спустить это тебе с рук, Флавия, — наконец объявила она, как будто пришла к неожиданному решению. — Ты понимаешь?

Я кивнула, изображая из себя саму покорность.

— Нам надо поговорить, — продолжила она. — Но не здесь и не сейчас. Утром, сразу после урока гимнастики ты пойдешь на долгую прогулку — одна! — и поразмыслишь о своем непослушании. Когда я решу, что с тебя довольно, посмотрим, что нам делать дальше.