Сэндвич с пеплом и фазаном

Алан Брэдли Сэндвич с пеплом и фазаном

Посвящается Ширли, с любовью и благодарностью

Для тебя не страшен зной,
Вьюги зимние и снег,
Ты окончил путь земной
И обрел покой навек.
Дева с пламенем в очах
Или трубочист — все прах.[1]

Уильям Шекспир «Цимбелин», действие IV, сцена II

«AS CHIMNEY SWEEPERS COME TO DUST»

by Alan Bradley

Издание публикуется с разрешения The Bukowski Agency Ltd и The Van Lear Agency LLC.

Copyright © 2015 by Alan Bradley.

© Измайлова Е.Г., перевод, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

Пролог

Если вы хоть немного похожи на меня, вам по вкусу разложение. Приятно предаваться размышлениям о том, что именно гниение и распад заставляют мир вращаться.

Например, когда где-то в лесу падает древний дуб, его почти сразу начинают поглощать невидимые хищники. Высокоспециализированные орды бактерий осаждают свою цель с методичностью армии варваров, атакующей вражескую крепость. Миссия первой волны — разложить белковые структуры павшей древесины до аммиака, с которым легко управится вторая волна, превращая пахучий аммиак в нитриты. Последняя волна агрессоров окисляет нитриты до нитратов, необходимых для удобрения почвы и, как следствие, произрастания новых дубовых саженцев.

Благодаря чуду химии микроскопические формы жизни разлагают колосс до самых основ. Леса рождаются и умирают, приходят и уходят, словно кружащийся пенни, который подбросили в воздух: орел… решка… жизнь… смерть… жизнь… смерть… и так далее от сотворения мира до конца времен.

Это просто поразительно, если вас интересует мое мнение.

Оставленные на милость земли человеческие тела подвергаются такому же самому трехступенчатому процессу: плоть — аммиак — нитриты.

Но когда труп плотно пеленают в вымазанный землей флаг, засовывают в трубу камина и оставляют там на веки вечные обугливаться и мумифицироваться жаром и дымом — что ж, это совершенно другая история.

Глава 1

— Изгнана! — прорычал порыв мощного ветра мне прямо в лицо.

— Изгнана! — ревели безумные волны, окатывая меня ледяной водой.

— Изгнана! — завывали они. — Изгнана!

В английском языке нет более печального слова. Сам его звук напоминает лязгание железных врат, которые захлопываются за вашей спиной; звук задвигающихся стальных запоров, от него волосы встают дыбом, правда же?

— Изгнана!

Я прокричала это слово навстречу бешеному ветру, и ветер плюнул мне его обратно в лицо.

— Изгнана!

Я стояла на вздымающемся носу королевского почтового судна «Синтия», широко раскрыв рот в надежде, что соленая влага смоет неприятный привкус — привкус жизни, которая отныне ждет меня.

Где-то в тысяче миль к востоку остались деревушка Бишоп-Лейси и Букшоу, мой прежний дом, где в этот самый момент мой отец, полковник Хэвиленд де Люс, и мои сестрицы Офелия и Дафна, скорее всего, преспокойно занимаются своими делами, как будто меня никогда и не было.

Они уже забыли меня. Я в этом уверена.

Только преданные слуги, Доггер и миссис Мюллер, украдкой уронят слезу по поводу моего отъезда, но и у них со временем останутся лишь смутные воспоминания о Флавии.

Здесь же, посреди бушующей Атлантики, нос «Синтии» задирался выше… выше… все выше над морем, устремляясь к небу, а затем обрушивался в волны с жутким гулким рокотом, и бурлящая вода двумя белыми крыльями обтекала борта корабля. Все равно что ехать без седла верхом на огромном стальном гонце, плывущем брассом.

Хотя было еще начало сентября, море бушевало. Нас краем задел тропический шторм, и теперь, два дня спустя, швыряло, словно выдернутую из бутылки пробку.

Все, за исключением капитана и меня, — по крайней мере, никого больше не было видно, — укрылись в своих каютах, так что единственными звуками, которые можно было слышать, передвигаясь по качающимся под ногами коридорам в столовую, были стон измученной стали и тошнотворные звуки множества опустошаемых желудков по обе стороны прохода. С учетом того, что пассажиров на борту было почти девять сотен, впечатление было ужасающее.

А мне, похоже, повезло обладать природным иммунитетом против укачивания в море: полагаю, это наследие моих предков — морских путешественников вроде Таддеуса де Люса, который во времена Трафальгарской битвы был всего лишь мальчишкой, но рассказывали, что ему довелось принести лимонад умирающему адмиралу Нельсону и поддержать его холодную влажную руку.