Семиклассницы

— Как ты деревню назвала?

— Нечаевка, — робея, ответила Наташа.

Алексей нагнулся поднять с полу упавший костыль, кровь жарко хлынула ему в лицо, обожгла уши и шею.

— А ещё кто из вас в Нечаевке жил?

— Я! Я! Я! — закричали Федя, Дима и Тася.

— Феньку Михееву знавали там? — глухо спросил он.

— Феня моей лучшей подругой была. Она и сейчас мне письма присылает. У неё брат на фронте пропал. Лёнькой зовут. Ох!.. О-ох… — всплеснув руками, прошептала Наташа.

Лейтенант снова уронил на пол костыль и не стал поднимать.

— Так то же Лёнька Михеев и есть, — раздельно произнёс сиплый голос из глубины палаты.

Некоторое время все молчали. Наташа поднялась с койки и в упор смотрела на лейтенанта. Этот худой длинношеий парень с острыми углами скул — Лёнька Михеев! Почему же он не пожалел сестрёнку и мать не вспомнил?

— Ты что? — через силу спросил он.

— Ты почему в деревню не писал? Почему о матери и Фене не думаешь?

— О себе больно крепко задумался!

Все оглянулись на сиплый, безжалостный голос и увидели человека — лобастого, с желтовато-смуглым лицом и татарским раскосьем жарких продолговатых глаз. Его забинтованная толстая, как обрубок, шея не поворачивалась, одна рука без движения лежала поверх одеяла в лубках.

— В горло чмокнула пуля, вот и сиплю. Другой руку задело. У каждого своё, — промолвил он.

— А ты? Ты? Что же ты? — горестно спрашивала Алексея Наташа. — Мне Феню жаль. Мать от слёз извелась. А ты жив и молчал?

— Из плена вестей не пошлёшь, —угрюмо вымолвил он.

— А потом?

— Потом… — Алексей повёл взглядом на ногу. — Калека. Без почёта. Без воинской славы. Не работник. Обуза. Лишний рот, — отрывисто бросал он злые слова, и в его обидчивых мальчишеских глазах вскипали едкие слёзы. — Раньше Алексей Михеев был в уважении, при деле. С чем ворочусь? Таким меня ждут? Кому я нужен, калека? Попрыгай на костыле, когда я весь век на тракторе был! Корите, а у меня, может, мозги иссохли от дум. Молодой, а дела нет в жизни…

— Ве-е-рнулся бы папа… Без руки или ноги, только ве-е-рнулся бы, — вслух печально подумала Женя.

Раненый, в дальнем конце палаты, не шевеля забинтованной шеей, покосился на чёрненькую девочку с тугими косичками и просипел:

— Верно, галчонок!

Тогда Дима, который давно порывался вступить в разговор, став от смущения пятнистым, как будто его нахлестали крапивой, не переводя дыхания сказал:

— Товарищ лейтенант, как же вы говорите — без воинской славы? Ведь вы в бою потеряли ногу, разве это не слава? А вы говорите…

Алексей растерянно мигнул, губы у него искривились.

— Учителя! Заучили совсем, а задачник-то зря принесли? — пробормотал он, ещё дичась, пряча за усмешкой смятение, но все поняли: лёд сломан. И вздохнули свободней.

И так к месту пришёлся этот задачник, который Валя Кесарева крепко прижимала к груди! Все вспомнили, что встреча с лейтенантом, как внушала Катя Тихонова, должна быть строго деловой, что лейтенанта нельзя волновать, надо рассеять его тяжёлые думы. Вале Кесаревой дали дорогу, она приблизилась к койке.

— Товарищ лейтенант, — произнесла она твёрдо, — стране необходимы учёные люди. Наш математик, Захар Петрович, потерял на фронте ногу, как вы, но другой учитель и со здоровыми ногами не сравняется с Захаром Петровичем. Наш пионерский отряд поручил мне повторять с вами геомегрию и алгебру за семилетку. Начнём.

— Сразу и начнём. Больно уж скорые, — недоверчиво протянул Алексей.

— Если по плану намечено сегодня, значит, надо сегодня.

Валя Кесарева мгновенно вошла в свою роль, превратившись в отличницу, рассудительную и уверенную, чуточку презирающую всех, кто не отличник. Раскрыв задачник, она не стеснялась больше лейтенанта Михеева. Он стал обычным «отстающим», которому надо вразумительно объяснить трудные разделы программы, может быть, пожурить немножко за лень — только и всего.

— Посторонние выйдите, — приказала она.

Ребята пошли из палаты, оборачиваясь и кивая Алексею Михееву, его соседу-шахматисту и раненому с желтоватым раскосым лицом, который не мог пошевельнуть шеей и только дружески махнул им на прощание здоровой рукой. В коридоре Наташу догнала Катя.

— Наталка! — лихорадочно теребя пройму её передника, шептала она восторженно-счастливым и страдающим голосом. — Наталка! Помнишь, я тебе говорила! Я знала, у меня было предчувствие… Его положили на то место, где была моя парта. И ведь я его выходила! Как я не догадалась тебе сказать, что он Михеев? Но разве я знала, что Феня тоже Михеева? Но как я выпустила из головы Нечаевку? Наташа, какая удачная мысль — привести вас к нему!

В этот день из разных почтовых ящиков Москвы было вынуто несколько писем в Нечаевку Фене Михеевой.

Одно из писем было от Жени:

«Я рада, рада, что твой Лёнька нашёлся! Он хороший, мы сразу с ним подружились. Ты счастливая, Феня. А мне сегодня почему-то всё время хочется плакать о папе».

Письма в синих конвертах