Семибоярщина

— Вот, Антон, — сказал князь, засмеявшись, — рыли свое — и клад отрыли!

Так образовался один из страшнейших отрядов знаменитых шишей.

Глава XX Свержение Василия Шуйского

В маленьком согбенном старичке с седой бороденкой клином, с острым носом и маленькими глазками трудно было бы узнать русского царя Василия Шуйского, если бы не его парчовый кафтан, да не нож при поясе, да не посох из дорогого рога единорога. Он сидел в глубоком кресле в своей молельне, положив руки на налокотники, и тусклым взором смотрел пред собой. Рядом с ним находился его свояк, князь Иван Воротынский, и говорил ему что-то. Но не слышал царь его речей; далеко назад ушла его дума.

Сколько силы, величия и славы соединялось у русских людей с его именем вплоть до времени царения его! Где же теперь все это? Неужели Бог покарал его за гордые мысли? И он бил себя кулаками в грудь и шептал молитвы. Когда он был думным боярином при Грозном царе, кто был сильнее его? Годунов, Малюта копались под него, так нет, не осилили! И не кому другому, а ему поручил Грозный царь своего слабоумного сына. Кто тогда Русью правил? Слабоумный Федор только в колокола звонил, на колокольни лазал, а он, Василий Шуйский, и суд, и расправу чинил. Не было больше его человека на Руси. И потом, когда помер Федор и выбрали царем Бориса Годунова, разве не пытался тот извести его, Василия? Да нет, обжегся! Василий пошел поперек его пути, привел Гришку Отрепьева и на престол посадил; а когда стал не люб этот Гришка, он же извел его. Да! Народ видел его рвение. Разве по проискам этот народ выбрал его, разве напрашивался он в цари? Все пришли, уговаривали.

И что же? Едва принял он на себя царские бармы и надел Мономахову шапку, изо всех щелей поползла злая крамола. С первых дней пришлось вести войско против Болотникова, ульщать строптивого Ляпунова. А там «вор» явился и страшное Тушино. Чем прогневал он Бога, когда близкие люди позабыли крестное ему целование и побежали служить «вору»? Послал Бог избавление — Скопина-Шуйского, дорогого племянника, и тот разбил воров, отогнал поляков. Мир был бы на Руси — и вдруг Скопин-Шуйский помер! А теперь все на него и все! Ляпунов отложился и землю мутит, поляки подошли и стоят под Москвой с одной стороны, «вор» — с другой, войско разбито, татары ушли, немцы изменили; нет ни людей, ни войска, ни денег, а враг близко и грозит позором.

Думал царь, а Воротынский все говорил и говорил. Вдруг Шуйский вздрогнул и схватился за нож.

— Что, говоришь, Ляпунов здесь? — переспросил он.

— Здесь не сам он, Прокоп, а его брат, Захар, — ответил Воротынский. — Уж недели с две путается.

— Взять его! В застенок! На дыбу!

— Нельзя, царь. Немало здесь рязанцев, а Захару только крикнуть.

— С кем путается?

— Больше у боярина Голицына. Что ни день, то собор там у них, и все на твою голову А говорят… будто онамеднись, с четвертка на пятницу в ночь, в соборе Архангельском плач и стон слышались, возжены светильники были и какие-то голоса неведомые читали псалом сто восемнадцатый и пели «Вечную память».

Царь вздрогнул и закрыл лицо руками.

Воротынский тихо вышел из молельной, а царь долго-долго сидел все в той же неподвижной позе. Но, видно, гордыня победила смирение; он вдруг выпрямился, грозно сверкнул глазами и твердо произнес:

— Царь я, народом избранный, царем и останусь!

Но не так думал весь народ московский, возбуждаемый к смуте против Шуйского Захаром Ляпуновым, Голицыным и его клевретами. Семен Андреев, Телепневы и Терехов-Багреев ходили по рязанцам и созывали их именем Ляпунова.

Когда же узнали московские люди, что «вор» стал под городом, заволновались все. С утра 17 июля тянулся народ в поле за Арбатские ворота, и скоро все поле усеялось толпами представителей всех сословий и возрастов; меж ними то тут, то там сновали клевреты Ляпунова и Голицына.

Наконец верхом на конях показались боярин Голицын и Захар Ляпунов. Народ чинно кланялся им, они же ехали без шапок. Терехов-Багреев ждал их на искусственном холме, высившемся среди поля.

Толпа заволновалась и придвинулась к холму. Голицын поклонился и заговорил:

— Православные! Беда нам приходит. Московское государство доходит до конечного разорения! Пришли на нас поляки и литва, а там «вор калужский»: стало тесно с обеих сторон. Православные! Украинских городов люди не любят царя Василия и не служат ему. Льется кровь христианская, отец восстал на сына и сын на отца!

— Верно, точно! Гибель нам подходит! — послышались голоса.

Голицын продолжал:

— Василий Иванович не по правде на престол сел и несчастлив на царстве. Будем бить ему челом, чтобы оставил престол!

— Идем, будем бить! Ко дворцу!

— Стойте! — крикнул Захар Ляпунов. — Раньше к калужским людям пошлем, чтобы и они своего «вора» оставили, а там сообща и решим, кого царем выбрать. Тогда и лад будет.

— Так, так, Захар Петрович, спосылаем в Коломенское! — подхватили в толпе.

— Ты и слетай! — сказал Захар Терехову.

Терехов сел на коня и тотчас погнал его в Коломенское.