Семенов-Тян-Шанский

Главный комитет рассматривал все проекты и записки по подготовке крестьянской реформы, которые выдвигались губернскими комитетами.

В каждом губернском комитете существовали две-три группы, борющиеся между собой. Часть помещиков-«либералов» шла на уступки в крестьянском вопросе. Это были дворяне, перестраивающие свои поместья на капиталистический лад и понимавшие необходимость реформы.

Другая часть — «отчаянные консерваторы», как их насмешливо называли, ничего не хотела уступать. Среди заядлых крепостников были и мелкопоместные дворяне и крупные феодалы.

Петр Петрович окунулся в водоворот противоречивых страстей, желаний, настроений. В своей плетеной кошевке ездил он по встревоженной, разворошенной, ожидающей России, внимательно наблюдая, слушая, запоминая все, что видел и слышал. Посещал помещичьи усадьбы, крестьянские дворы, останавливался у деревенских кабаков, на сельских базарах и мельницах. Беседовал с губернаторами, предводителями дворянства, помещиками, крепостными, мужиками, дворовыми, слугами. Присутствовал на заседаниях губернских комитетов.

Его кошевка въезжала в каменные ворота богатого имения пронского помещика Офросимова. Офросимов, считавший себя просвещенным либералом, знатоком российских законов, любил поговорить о страданиях народных.

— Я всеми помыслами сердца своего за освобождение крестьян, — говорил он Петру Петровичу. — Только опасаюсь, что свобода не принесет мужику пользы, а вред дворянам будет непоправимый. Я составил проект, по коему освобождение крестьян предлагаю растянуть на двенадцать лет. На все это время нельзя допускать выхода крестьян из барских поместий. Даже временных отлучек мужика без согласия помещика делать непозволительно. — Плавная речь Офросимова приобретала жесткость металлическую. — Дворянство признает за собой исключительное право полной собственности на землю.

От Офросимова Петр Петрович спешил к Волконскому.

Князь Волконский, весь круглый, мягкий, нежный, с вкрадчивым взглядом серых глаз, был неколебимым крепостником. Он тоже сочинил и представил свой прожект: «Земельная реформа не даст никакого существенного улучшения крестьянской жизни, а помещикам нанесет вред, вырывая из сердца их хозяйств самые ценные земли», — писал князь Волконский.

— Милостивый государь Петр Петрович, — ласково картавил князь, — оделяя раба, мы пустим по миру собственных детей. Государю императору угодно освободить крестьян, и желание его священно. Господь да поможет его гуманным намерениям, но землю даром дворяне не отдадут. Земля — наша священная собственность. Я предлагаю выкупать ее у помещиков по шестьдесят рублей десятина. Меньше никак невозможно!

Помещичьи предложения и проекты обрушивались на Петра Петровича, как водопад. Их сочиняли все — от крупных и мелкопоместных дворян до настоятелей уездных монастырей. И каждый ущемлял мужика, выбивал из-под его ног политую его же потом и кровью землю. Семенов в сумрачном настроении подъехал к усадьбе помещика Самарина. Еще в Рязани наслышался он о Самарине как об умном стороннике освобождения крестьян.

Его встретил русобородый широкоскулый барин, медлительный и спокойный. Осторожно ощупывая друг друга взглядами, они долго обсуждали волнующую тему.

— Помещики должны справедливо и безоговорочно признать — земля принадлежит крестьянам. Никакого права на денежный выкуп за землю мы не имеем. Без земельных наделов освобождение крестьян — пустой звук, — энергично говорил Самарин. — Разумеется, мои предложения отвергнуты здешними помещиками. Таких донкихотов, что готовы освободить мужика с землей и без выкупа, не находится, — криво усмехнулся Самарин. — Своими предложениями я навлек лишь на себя злобу и клевету. Потрясателем основ величают. Предателем дворянских интересов. Только при безвозмездном возврате земли можно надеяться на мирное окончание реформы, — продолжал Самарин. — Я беседовал с мужиками. Знаете, что они говорят? Свобода — дело хорошее, а земля — дело вечное. Без земли жить нельзя, а миру ее взять неоткуда. Где мы ее возьмем, как не у бар?

— Будут брать насильно, — кивнул Петр Петрович.

— Волею обстоятельств помещики вынуждены отдавать землю, но, господи боже! — воскликнул Самарин. — Тульские помещики за приусадебную десятину требуют четыреста восемьдесят рублей. В пятнадцать раз дороже настоящей цены. А рязанские хотят получить выкуп и за мужицкие избы, и за амбары, и за лошаденку с коровенкой. Иными словами, догола ободрать своих рабов, под корень подрезать их. — Самарин уставился в пол тяжелым взглядом.

Наступила длинная неловкая пауза. Вечернее солнце освещало старомодный кабинет, жирно лоснились подсвечники, ковры на стене, длинноствольные пистолеты на них.

Петр Петрович разделял взгляды Самарина, он сам всем сердцем за освобождение крестьян с землей, но что можно поделать? Дворяне, за исключением таких одиночек, как Самарин, против. Император не желает ущемлять их интересы.