Семенов-Тян-Шанский

— Стрихнин, — уточнил полковник, пришлепывая толстыми губами. — Прошка бутыль по дороге ополовинил и водичкой разбавил. Научный спирт выхлестал, скотина! Мы с господином Карелиным всегда в спирт стрихнину подмешивали. На глазах у казаков сии манипуляции производили. И представьте: никто капли не трогал.

Тяжелое восхождение на Семиреченский Алатау не прошло безнаказанно. Семенов слег в постель. Заботливый Абакумов ухаживал за своим гостем, лечил целебными травами, ароматным горным медом. Но полковник с утра и до вечера был занят, и Петр Петрович часами находился в одиночестве.

Он лежал на диване, разглядывая чучело огромного белого грифа, вдыхая тонкие запахи засушенных трав, и тени воспоминаний мелькали перед его глазами. Вспоминались детские годы, родное село Урусово, Москва, Петербург, дорогое его сердцу Географическое общество.

Три дня пролежал он в домике полковника. На четвертый с трудом поднялся с постели и по совету Абакумова поехал на минеральные ключи Арасан, находящиеся в окрестностях Копала. Теплые воды источника сняли мучительные боли.

Несколько дней посещал он источник. Заодно совершал небольшие экскурсии по реке Биену, на плодородные поля Копала. А 24 августа стал собираться в дорогу. Полковник Абакумов сообразил на скорую руку ужин. С полным стаканом настойки он произнес прощальную речь:

— Дорогой Петр Петрович! Да сохранит вас господь от острого ножа сарыбагишей, от горных обвалов, от когтей тигра и самой обыкновенной дизентерии. Желаю успеха…

На дворе позванивала бубенцами тройка. Дальше Семенова уже сопровождали копальские казаки. Он распрощался с гостеприимным полковником, с семипалатинскими казаками, сел в тарантас. Возница натянул вожжи, лошади лихо взяли с места, Семенов обернулся.

На крыльце стоял, широко расставив ноги, распахнув халат, печальный от расставания и хмеля полковник.

— Заверните к Чубар-мулле! Не пожалеете! — долетел до Семенова его зычный голос.

Глава 8 СТЕПНЫЕ ВСТРЕЧИ

Ястреб парил на распахнутых крыльях, совершая круги над Семеновым. Круглые тени облаков, упавшие в Каратал, бежали против течения, и река не могла повернуть их с собою. В движении облаков, воды, рыбьих стай чувствовалась неистребимая красота жизни. Ковыль и солянки сгибались под ветром, но в каждом изгибе их виднелось движение.

Семенов зорко наблюдал и за беспредельными просторами Киргизской степи, и за черепахами на пыльной дороге, и за ястребом, висящим в вечереющем небе, и ощущение земной красоты не покидало его.

А тарантас скрипел, подрагивал на тугих песках. В теплом закате лоснились гребни Семиреченского Алатау. Из-за гребней появилась луна, ломаные тени гор испестрили дорогу. Они лежали на пыльном пути — мохнатые, безобразные, неподвижные. Семенов пытался отыскать в тенях все ту же красоту движения. А тени не двигались. Они были мертвы. И они были неприятны — красота не одухотворяла эти бестелесные видения.

И вдруг тени скорчились, содрогнулись, подскочили, подброшенные кверху какой-то чудовищной силой.

Это странное движение длилось лишь сотую долю минуты, а потом кто-то приподнял всю окрестность, двинул ее вперед-назад и опустил на место. Только эти два коротких толчка продолжались бесконечно долго — почти полную секунду. И в эту секунду Семенов заметил, как скалы на горных обрывах и сами горные обрывы поползли в небо и, грохоча и разламываясь, рухнули вниз. Пылевые смерчи крутились над ними, а на дорогу все еще выскакивали обломки.

— Землетрясение! — понял Семенов, уже когда обвалы прекратились, грохот растаял, пылевые смерчи успокоились. Впервые в жизни он видел, слышал, чувствовал землетрясение, всколыхнувшее горы и степь. Оно уже кончилось, а в Петре Петровиче все еще жило ожидание второго толчка. Почему-то думалось: при втором толчке земля обязательно разломится под колесами тарантаса.

Вечером он приехал на Карабулакский пикет. Глинобитные мазанки пикета стояли на голом месте; только на отшибе покачивались молоденькие яблони. Листва деревьев пожухла и свернулась. Петр Петрович прикоснулся к одной из яблонь, деревце тут же упало. Это была всего лишь воткнутая в каменистую землю ветка. Семенов спросил у начальника пикета:

— Какая вам польза от палок, закопанных в землю?

— Посадили в вашу честь, — без тени смущения ответил начальник. — Полковник Абакумов с нарочным наказал — едет, дескать, министр ботаники, любит деревья, немедленно посадить. Мы и постарались…

Петр Петрович грустно усмехнулся. От самого Омска его опережал нелепый слух о «министре ботаники». Слух этот был основан на том, что в открытом листе, выданном Географическим обществом, Семенов назывался магистром ботаники.

После короткого отдыха Петр Петрович раскрыл дневник. Стал старательно записывать по-латыни названия собранных трав и цветов. Незабудка превратилась в Мусотис Стилватюка, казачий можжевельник — в Линениус Сабина.