Семейные тайны

Она нагнулась к нему и нежно поцеловала. Как раз в эту секунду в кухню вошел Кэм.

— Губы прочь от моей жены.

Филипп улыбнулся и рукой обвил Анну за талию.

— Она сама меня поцеловала. Я ей нравлюсь.

— Я нравлюсь больше. — В доказательство Кэм просунул ладонь под завязки на переднике Анны, развернул ее к себе лицом, крепко обнял и стал целовать. — Верно, лапочка? — Он нежно укусил ее за нижнюю губу и ухмыляясь похлопал по ягодице.

— Пожалуй. — Анна протяжно вздохнула и тряхнула головой, чтобы прийти в себя. — А грязный-то какой.

— Я как раз направлялся в душ. А сюда заскочил, чтобы взять банку пива. И жену поцеловать. — Высокий, худощавый, темноволосый, Кэм всем своим видом излучал угрозу. Он отошел к холодильнику и, бросив на Филиппа самодовольный взгляд, добавил: — Собственную женщину надо иметь.

— Когда мне ее искать? — буркнул тот.

После ужина Филипп целый час штудировал вместе с Сетом учебный материал шестого класса: длинные примеры на деление, битвы Американской революции и словарный состав родного языка, а потом, прихватив переносной компьютер и бумаги, над которыми собирался поработать, удалился в свою комнату.

Это была та же комната, которую Рей и Стелла Куинны предоставили ему, когда привезли домой из больницы. Стены тогда здесь были светло-зеленые, но в шестнадцать лет ему вздумалось перекрасить их в пурпурный цвет. Зачем? Одному Богу известно. Помнится, мать — ибо к тому времени он уже называл Стеллу мамой — окинула взглядом его художество и сразу предупредила, что он умрет от несварения желудка.

А он балдел от пурпурных стен. Три месяца. Потом изменил их цвет в кипенно-белый и украсил меланхоличными черно-белыми фотографиями в черных рамках.

Перед отъездом в Балтимор он вернул комнате первоначальный вид.

Его родители оказались правы. Они редко ошибались в своих оценках и суждениях.

Они дали ему эту комнату, в этом доме, в этом месте. Он доставлял им много хлопот. Первые три месяца шла борьба характеров. Он приобретал наркотики, затевал драки, крал спиртное и являлся домой пьяным на рассвете.

Теперь-то ему ясно, что тогда он испытывал их, провоцировал на крайний шаг. Ну давайте, выгоните меня. Отправьте назад. Не тяните. Все равно вам меня не обуздать.

Но они не отступились. И не просто обуздали. Они создали его.

— Удивляюсь я тебе, Филипп, — сказал ему однажды отец. — Зачем растрачивать впустую здоровье и хорошие мозги? Почему ты позволяешь каким-то негодяям брать над тобой верх?

В тот момент Филиппу все было безразлично. Он отравился алкоголем и наркотиками и места себе не находил от резей в желудке и тяжести в голове.

Рей вывез его на яхте в море, сказав, что прогулка под парусом ему не повредит. Мучимый тошнотой, Филипп навалился на ограждение, срыгивая в воду остатки яда, которым накачал свой организм накануне вечером.

Ему как раз исполнилось четырнадцать лет.

Рей бросил якорь в узком проливе, отер Филиппу лицо и сунул в руки холодную банку пепси.

— Сядь.

Филипп без сил опустился на сиденье и дрожащими руками поднес банку ко рту. При первом же глотке желудок словно в бараний рог скрутило. Рей сел напротив. Его крупные ладони лежали на коленях, седые волосы чуть развевались на ветру, а глаза, удивительно ясные синие глаза, смотрели с участием и уважением.

— Ты здесь уже два месяца. Полагаю, успел освоиться за это время. Стелла говорит, сейчас ты вполне здоров. Окреп, набрал хорошую физическую форму, от которой, правда, скоро ничего не останется, если будешь продолжать в том же духе. — Он сжал губы и надолго замолчал.

Стояла поздняя осень. Солнце светило, но не грело. Над голыми деревьями простиралось холодное голубое небо. В высоких прибрежных зарослях застыла цапля. Морской бриз трепал пожухлую траву и пенил воду.

Мужчина наслаждался тишиной и пейзажем. Бледный подросток горбился, не замечая окружающей красоты.

— Эту ситуацию можно разыграть по-всякому, Фил, — наконец заговорил Рей. — Мы можем прибегнуть к жестким мерам. Посадим тебя на короткий поводок, будем следить за каждым твоим шагом и наказывать за каждый срыв. А пока у тебя сплошные срывы.

Рей, думая о чем-то своем, взял удочку и с рассеянным видом стал цеплять на крючок листик алтея.

— Или просто умоем руки. Скажем, что эксперимент не удался, и ты можешь возвращаться в колонию.

Филипп почувствовал, как в животе что-то опустилось, и сдавленно сглотнул, не вполне сознавая, что пытается побороть страх.

— Ну и обойдусь без вас. Мне никто не нужен.

— Ты заблуждаешься, — мягко возразил Рей, закидывая удочку в воду. Вокруг поплавка образовалась рябь. — Вернешься в колонию, назад дороги не будет. Еще пару лет по наклонной, и тебя отправят уже не в учреждение для несовершеннолетних, а в камеру к громилам, которые не останутся равнодушны к твоей смазливой мордочке. Какой-нибудь двухметровый кретин с грязными лапами в один прекрасный день зажмет тебя в душе и сделает своей невестой.

Филипп жалел, что у него нет сигареты. От картины, нарисованной Реем, на лбу выступил холодный пот.

— Я могу постоять за себя.